Советов у меня лучше не просить, потому, что чувство юмора у меня сильнее чувства жалости.
В моей жизни случилось объяснимое-невероятное: я написала "нечто" и это нечто закончено. И сие весьма странно, ведь обычно мне не хватает, времени, сил и желания закончить начатое. Очень сильно надеюсь, что эта премьера станет ъорошим хароком на будущее.
И так представляю всем желающим (если таковые будут) весьма обыденный, но в моем исполнении редкий жанр "частичной любовной лирики". Помниться тут я уже начинала это направление, но дальше одной главы не зашло. Теперь их целых пять с вступлением и заключением.
Автор: А. А. Елшина-Тычинская
От Автора.
Дорогой мой читатель, эта история, конечно, вымысел и, разумеется, все совпадения случайны, а имена вымышлены.
Однако, читая строчки этого рассказа, быть может, и ты задумаешь о том, как легковесна бывает жизнь и как условна смерть. И лишь любовь, вера и надежда остаются с нами всегда. До самого конца наших нечеловеческих страданий, безмерного счастья, или тихой обычной жизни.
Любите и будьте любимыми.
Вступление. Линия зимы.
Санкт-Петербург город красивый, разумеется любимый, однако, до безобразия холодный и бывающий крайне не человеколюбивым. Особенно это касается зимы, календарной и фактической.
Метель.
Одним словом можно описать весь объём кружащего снега и врывающегося в душу сквозь тело и все слои теплой одежды ветра.
Одним словом можно описать мое нежелание вылезать из теплой машины и идти через мост в нужный мне дом.
Одним словом можно описать то явление, которое я так люблю созерцать дома, сидя на подоконнике с кружкой какао и кошкой на руках.
Но плакаться нечего, даже думать не хочется о том, что вот сейчас я покину уютный салон авто и, завывания снежных потоков станут не просто проблемой, проходящих мимо людей, они станут моей проблемой. Хорошо, что хоть макияж водостойкий, а шуба теплая, но что делать с моей несчастной челкой, которую я так долго, долго и упорно, укладывала сегодня утром? Ее не спасет ни капюшон, ни пуховый платок. Ее вообще ничего не спасет, за те сто метров, что я пройду под снегопадом бури.
Прекрасно понимая, что отсрочка приговора не спасает приговорённого, я все же взяла сумку с соседнего сидения, накинула повыше шарф и выскользнула на улицу. Дышать стало нечем почти сразу: опять особенности чисто питерской погоды, полной влажности при высоко низких температурах. Конечно, «дома должен сидеть старый черт, а не шляться черт знает где», но я не черт, слава богу, но, к сожалению, не нахожусь на заслуженном отдыхе. Посему выходит, что я шляюсь, черт знает где, полная разочарований и противоречий.
Кое-как включив сигнал, и все-таки расслышав слабый машинный вскрик сквозь завывания ветра, я, решительно покачиваясь на невысоких, но тонких каблуках, устремилась по заснеженному строению бетона и металла: Кантемировскому мосту. Кто знает, тот поймет: приятного мало.Кто не знает, тот услышал сейчас это от меня, и пусть верит на слово. Или приезжает проверять.
Бежала я по мосту с нечеловеческой скоростью, лавируя между редкими ненормальными, такими же как и я, и вихрями холодного воздуха, вперемежку со снегом. Неслась я так, что видела предметы только мельком и то объемами, рискуя врезаться во что-то или поскользнуться на обледенелой дороге, но темпа не сбавляла, используя каблуки, как шиповатую резину моя машина.
Поэтому после того, как передо мной неожиданно выросла темная фигура, которая и остановила мой злосчастный бег сквозь снег, немудрено представить, что я все-таки навернулась и полетела в вольное плавание, то есть падение. Правда, надо отдать должное «фигуре», которая умудрилась подхватить меня почти сразу. То есть сразу, как только я на нее «чуть» не упала. Раздался шорох, вдох, мой вскрик и достаточно громкое, сквозь бурю, «Сударыня, с вами все в порядке?».
Ну, во-первых, меня не называли «сударыней» с… никогда не называли. «Дама», «Девушка», «Эй» или его разновидность «Эй, вы выходите?», сигнал фарами «Пропусти!», «Быстрее можно?» и «Какого черта?!» это у нас в современном общении присутствует в большом количестве. Иногда кто-то особо учтивый говорит «мадмуазель» и «мадам» и страшно краснеет, если ошибается относительно социального статуса особи. Но «Сударыня»… Как-то непривычно и чего уж там, странно.
Во-вторых, голос. Такой… такой мужской. Такой силы, что перекричал этот мерзкий воющий снег, такого тембра, что даже в этом состоянии был приятен слуху. Я вообще очень сильно обращаю внимание на такие мелочи: голос, движения, слова, улыбки, брови… Может, потому до сих пор была не замужем?
В-третьих, я, в этот суровый ненастный день, могла первый раз во всеуслышание, на улице, без важной причины закричать: «Твою мать?!?». И, слава богу, что я этого не сделала. Даже не представляю, чем бы все это кончилось, если бы я не сдержалась… А так только взвыла, что тоже не является символом вежливости и сдержанности, конечно, но все же было довольно безобидным и свидетельствовало только о том, что мне было больно. К тому же, вокруг была буря, быть может, меня и не расслышали.
Ну, а в остальном мне просто стало интересно, кто это у нас тут любитель старины глубокой.
И вот, тут я оговорюсь: метель метелью, мои эпитеты эпитетами, но в четыре часа дня все-таки есть свет, а у меня, как ни странно, есть глаза. И то, что увидели эти глаза, заставило бы меня смеяться долго и шутить глупо, если бы я не имела дурной привычки смотреть новости по утрам, уже как три месяца. По дням тоже, и по вечерам. И в интернете их выискивать… Ага…
Я вас запутала, да? Скажете при чем тут новости? И не сошла ли она с ума? Не беспокойтесь, не сошла… и новостям тут самое место. Именно они родимые помогли мне быстро сориентироваться и не ругаться неприличными словам, вообще никак не ругаться и вести себя крайне прилично… Крайне. Без вопросов, типа: «Вы сошли с ума?» и утверждений, а-ля «Под ноги смотреть надо!». И без гневных слов также.
***
Так вот, в двух словах обрисую создавшееся у нас в мире положение. В 2009 году запустили чудо техники человеческой мысли: большой Андронныйколайдер (бак). Тогда много шутили и говорили, дескать, вот и конец света. Но разговоров и сенсаций хватило только на полгода, потом общественность подломанная кризисом и увлеченная творением Кэмерона «Аватар», забыла про эту нелепую идею ученых и изредка «гуглила» последние сообщения.
Однажды, и я, помниться, забрела как-то с левых дорог на сайт физиков и прочла о том, «что в Большом Адронномколлайдере летом 2010 фиксируются необъяснимые потери части протонов в пучках, сопровождающиеся ростом энерговыделения». Собственно сказало мне это только то, что что-то исчезает и нигде не появляется. И то, что это похоже, образно, на Черную Дыру. И все. Почитала, забыла.
Я заранее приношу извинения за то, что утомляю вас всеми этими словами, но вступление обязывает наличие, как говорит молодежь «многабуф», иначе потом надо будет делать вкрапление в текст, а я очень этого не люблю… И потом, вы ничего не поймете, если сейчас не разъясните для себя некоторые детали. Хотя бы: читать или не читать сей авторский каламбур.
И так. Галопом по истории.
Летом 2010 зафиксировали разнообразные явления, но мне тогда было шестнадцать лет и меня мало волновали протоны, пучки и частицы. Но уже осенью 2015 БАК решил-таки подорваться, и подорвался: конца света не было, погибли только ученые, которые не успели отбежать подальше. Звучит, конечно, цинично, но реальность отражает. И вроде стоило бы забросить неудавшийся эксперимент, но человек – упрямая скотина, однако. Она учла все свои недочеты, выяснила причины и решила все заново сотворить, для пущей благонадежности. Так или иначе, но в 2017 году запустили БАК2, мы тогда еще с друзьями острили на тему, что это что-то типа «Вавилона-5», будет столько же пропавших БАКов. Кто-то проводил аналогии с Титаниками. Но на два года все затихло: опять пропадали какие-то пучки, опять что-то взрывалось и исчезало. Его чинили и снова отправляли «в путь», коллайдер же сопротивлялся как разумное существо и снова ломался.
Наконец, в 2019 году мирозданию надоело урегулировать работу человечества с несчастной машиной, и оно дало нам того, чего мы так добивались: неожиданности. Или того, что так трогательно описывали фантасты с девятнадцатого века: временные разрывы материй. Да-да, именно их родимых.
Вначале, к нам забрел житель неандертальского времени… Вроде даже парочку добропорядочных граждан укокошил… Где-то в Германии. На еду, надо понимать. А что? Вкусны они, эти добропорядочные бюргеры… Потом были скромные и не очень жители тринадцатого, пятнадцатого, семнадцатого и восемнадцатого веков. Их находили, успокаивали, отправляли домой, используя все те же разрывы. Некоторых приходилось убивать по причине опасности для окружающих, кто-то отделывался редким испугом.
Радость ученых, открывших «нечто» длилась недолго: в конце 2019 материя через БАК выплюнула внушительную горсть несчастных жителей революционной России 1917 года и снова произвела взрыв, да такой мощности, что старый Коллайдер восстановить было нельзя, а новый создавать слишком затратно. Человечество расстроилось, поплакало и…ну, и, собственно, все. Чего ж вам боле? Проект списали за ненадобностью.
Во всей это перипетии меня интересовали два вопроса? Почему адская машина работала на территории Швейцарии, а народ в основном валился в бескрайние просторы нашей неугомонной родины? Борьба с вымиранием нации? Наш Ответ Китаю? Не знаю, и знать не могу. Потому как знать не могут даже ученые мужи, которые столько вкладывали в этот непомерный проект, а основной процент в «людо-населения» получила Россия, которой чего-чего, а только этого и не хватало. Для полного счастья.
Второй вопрос носил иной характер: где все эти несчастные, которых показывают по телевизору уже три месяца, где хоть один крестьянин, офицер, боярин, «товарищ» или еще кто?!?
До сего дня я была уверена, что их всех согнали в резервацию и держат там, а по новостям толкают дезинформацию в чистом виде. Но сегодняшняя встреча была ответом на мою немую просьбу Мирозданию. И хорошим ответом… Долгожданным. Высокими, с отличным голосом и манерами, карими глазами и красивой линией губ…
***
Да, это было замечательная встреча. И я даже прощаю тебе Мироздание, этот мерзкий снег и саднящее горло. Однако было это «рандеву» сумбурным, неловким и летящим. Потому как после того, как я убедила «линию губ» в том, что со мной все в порядке, ее владелец откланялся и продолжил свой путь. А я осталась стоять на мосту еще какое-то время, силясь понять, что это было и не случилось оно, как в песне Меладзе:
Когда моё счастье ко мне впритык подошло
Улыбнулось и мимо меня прошло.
Так и было. И я ничего не смогла сделать: ну, не бежать же за человеком с нелепыми криками, типа «Давайте выпьем кофе» и «Вы оттуда?». Обидно, досадно… но губы удивительные. Но это уже… «прошло». Мимо.
Так началась эта история и, честно говоря, я была уверена, что так она и закончится. Ну, если не считать простуды. Однако, все было не так просто. И не так быстро. Как говорится, от судьбы не уйдешь, раз ушел – не судьба.
Глава 1. Линия осени.
-Соблаговолите… не соблаговолите…
Сашка мечтательно смотрела в небо из окна моего автомобиля, который мчал нас вполне известном направлении: к санаторию «Старая зорька». Само название казалось мне вполне дикой эклектикой, не говоря уже о цели нашей поездки: посещение группы лиц, волею судьбы избежавших смерти в 1917 году и оказавшихся в нашем мире. Однако, было время, когда я по глупости согласилась составить Саше Павлининой, моей старой знакомой, компанию в данном мероприятии, а слово нужно держать, и не важно хочется ехать или нет.
– Саша, я влюбилась… - вдруг глубокомысленно заявила подруга.
- В кого? – Вместо извечного «опять» спросила я, аккуратно обгоняя медленно ползущую волгу, дабы не испугать пожилого водителя. Влюбленность этой чудо-девочки достигала невероятных размеров, и иногда в месяц могла составить целых пять персон единовременно. Естественно, совершенно искренне.
Мы, кстати, вот уже минут пятнадцать ехали по лесному участку старого шоссе. Не смотря на то, что светило солнце, было не слишком тепло, ведь осень уже вступала в свои права, хоть месяц август и считался летним. Иногда по утрам первая изморозь, да застывшая корочка на неглубоких лужах мягко намекали том, что стоит забывать про футболки и босоножки и переодеваться в пальто и сапоги. И если я с удовольствие с утра почти впрыгнула в теплый джемпер и джинсы, то Саша была в каком-то неимоверно легком светлом платье, вязаной кофте, розовых туфельках и белых носочках. Да, носочки. Особо, носочки не давали мне спокойно ехать и поминутно не фыркать в сторону, а также сгорать от доброго сарказма молча, ибо обижать любезную Александру не хотелось вовсе.
- В Сергея Петровича…Нет, в Григория Дмитриевича… Не знаю… Они оба такие удивительные. – Тем временем рассуждала Саша, отрываясь от созерцания нирваны за окном , дабы подкрасить губы не в любимый алый, а в персиковый, да поправить роскошные, каштановые волосы.
- Ох, Сашка… - Я рассмеялась: что тут еще скажешь?
Вообще, вся эта удивительная история кружила голову своей нереальностью и фантасмагорией каких-то детских, невозможно ярких чувств. Нет, фактически то, что Павлинину угораздило влюбится в кого-то из этих несчастных, занесенных андронным колайдером в наш век, меня не удивляло. Удивляло, другое:
- Ты скажи мне, зачем тебе я в этой славной поездке? Сестры милосердия из меня не выйдет, мы уже это обсуждали. Так в чем подвох?
Около двух месяцев назад Павлинина попросила отвести ее в конце лета в лагерь…то есть в санаторий, потому что своей машины у нее не было, а книги она новым друзьям отвести, как этого говорится «уже ушла», то есть обещала. Книги, кстати, были очень разными от механики до философии, были и романы и много современных авторов, а также журналы, газеты, какие-то печатные тексты. Интересно было взглянуть на всех тех, кто хотел все это читать.
То, что у просьбы Саши «отвезти книжки» есть второе дно, я не сомневалась, так как слишком хорошо знала свою дорогую подругу. Меня постоянно пытались втягивать в нереальные аферы под соусом добрых дел. Конечно, все ее коварные планы упирались в благие намерения и великие цели, но участвовать в этом беспределе мне всегда было немного жутковато. А то, что беспределом могло окончиться любое дело Павлининой (разумеется, с благом и благами для вышеназванной) сомневаться не приходилось.
- Тычинская, ты невыносимая зануда! – Лукаво сощурилась Александра. – Ну, почему нельзя просто съездить, порадовать мальчиков, передать им книжки!? Зачем искать подводные камни в помощи ближнему?
«С тобой, дорогая, я готова искать подводные камни даже при походе в дамскую комнату. Туда, особенно.», хотелось сказать, но естественно свои комментарии я придержала при себе, ровно, как и те, что называть взрослых, много переживших мужчин «мальчиками», как минимум некорректно. Но вместо этого я лишь заметила:
- Я не зануда, Саша. Мне просто неловко. Люди в таком жутком состоянии, без привычной жизни, семьи, друзей… В таких условиях… Фактически, никому ненужные, выкинутые… А мы тут, как на обезьянок пришли посмотреть.
- Ой, да ну тебя! Вечно ты все называешь как-то гадко… И вообще, у тебя странное представление о мире. Да, они же счастливы: видела бы ты их горящие глаза, когда наши девочки вокруг порхают. Чем не компенсация за все страдания?
Да, стоит оговориться, что Павлинина стала практически главой волонтерской организации Санкт-Петербурга по помощи «вновь прибывшим». Данное словосочетание теперь относилось ко всем, кто из далекого 1917 года попал к нам, в наш суровый 21 век. Вроде те самые «бывшие», о которых шепотом говорили в Советское время, а вроде и «вновь» оказавшиеся тут.
Но, я сейчас о Саше. Так вот, уже почти полгода она организовывала, помогала, управляла, решала… В общем, занималась всем, чем может заниматься девушка с нереальной энергией и желанием влюбиться в нечто по настоящему стоящее. Совершенно трезво рассудив, что в госпитале, который курировали волонтёры…а больше «волонтерки»… она вполне может реализовать свое стремление, мужчины были и вправду как на подбор, Саша ринулась в бой.
Я, кстати, видела их по телевидению. И, по сути, радовалась за Сашу и ее бойкую натуру. И завидовала немного, ведь самое хотелось также и людям помогать, и на мужчин посмотреть… Но вот самой мне почему-то было крайне неловко, наверное зря, конечно, но это было внутреннее, на уровне инстинкта.
Судите сами.
Какое же сумасшествие было первое время, первые три месяца. На них почти все смотрели, как на удивительное чудо природы, показывали по всем каналам, звали в рекламу, снимали кино и документальные фильмы, а потом забывали. Кого-то отправили лечиться, кому-то предоставили жилье. Конечно, много говорилось о программе по помощи в «определении места в современном мире». Но как много их смогло освоиться в эмиграции, в своем времени? Сколько смогут принять совсем иной дух времени с его нереальным равнодушием, жестокостью, эгоизмом и отсутствие любых норм и правил, кроме силы?
Печальное зрелище, если разобраться. Но рассуждать об этом с Павлининой я не стала: она очень хороший человек, добрый, но в каких-то моментах абсолютно не чуткий. Нет, с ярко выраженным горем, как раз нет проблем. И утешит, и обнимет, и поможет. А вот с пониманием внутреннего горя, где любое излишнее внимание во вред, где каждое неловкое слово – боль, у нее беда. Ой, беда-беда… Но это данность, которая не умаляет иных ее достоинств.
- Кстати, ты сама сегодня всех увидишь и совсеми поговоришь! – Неожиданно вдохновила меня подруга.
Меня как громом поразило, ибо основным условием нашего уговора было то, что я просто «отвезу-привезу» («Саша, я все сама сделаю!»), но меня никто не увидит («Они все лежат, так что без проблем.») и я посижу в машине.
-Что?! Даже не думай! Я просто вызвалась помочь тебе с книгами, фактически, я служба доставки от пункта «А» в пункт «Б». И ничего более, мы это обсуждали. – Я отчаянно покрутила головой. Потом все же уняла панику и спокойно свернула к месту назначения, на тихую, заросшую елками и березами почти проселочную дорогу, ведущую к невысокому серому зданию санатория.
Это в общем-то было «чудесное» место, нечто среднее между местом жительства и лечения. Именно оно стало служить временным пристанищем тем, кто на какое-то время нуждалось в нем, по состоянию ли здоровья, или по невозможности найти себе место. Такие точки априори не несут положительной энергетики: слишком много вокруг боли, страдания, гнева и обид, но, именно это мне почему-то совсем-совсем не понравилось с первого взгляда. Какое-то оно было обреченное, серое блочное, как памятник на могилу, честно слово.
- Ох, Саша, какая же ты невыносимая… - Павлинина тем временем сладко потянулась и оправила свое не в меру скромное платье: ну да, конечно, она же теперь должна соответствовать тем требованиям, которые имеют господа из прошлого. – Не хочешь не выходи. И вообще, еще скажи что стесняешься.
- Есть такое дело. – Усмехнулась я, притормаживая по гравию дороги и останавливаясь на гостевой парковке. – Прошу на выход, сударыня! Прибыли…
Сашка покинула машину почти со скоростью света, я же все не решалась выйти, какое-то странное неуловимое чувство тревоги и страха поселилось в животе. Как бывало в детстве перед походом в театр, так бывало в юности перед сдачей особо важных экзаменов, так бывало и сейчас перед переговорами и серьезными проектами. Это чувства осознания чего-то важного, незримо приближающегося и неотвратимого, от него безумно радостно и страшно одновременно, и оно рождает эти удивительные опасливые ощущения.
Наконец, аккуратно отворив дверцу, я спрыгнула с высокой ступеньки джипа на землю, немного покачнулась: гравий и каблуки вещь сложная. Да, и вообще, мой костюм, в отличие от Павлининой, мало напоминает стилистку их времени.
Ну вот, я уже и думаю, как все эти общественные деятели и желтая пресса: «их времена», «их нравы», «их судьба». Каких же «их», ведь теперь они такие же «их», как «наши». Правда, не все могут это осознать и с этим жить, как с «их» так и «нашей» стороны. Человек неизменчив по своей природе, склонен к стагнации и равнодушию.
Подумав какое-тио время, я накинула на плечи френч средней длины: какая ни какая, а юбка. Ну, фактически можно не придираться, и, надеюсь, мне не придется его снимать. А то ведь, я Павлинину знаю: если что ей в голову попало, просто так она это дело не отпустит.
- Тебе помочь? – Я вдохнула свежий запах леса. Пять часов вечера. И август месяц сурово утренней и вечерней свежестью уже напоминал о том, что впереди холодные ночи и грибные делянки, а лето неустанно шагает прочь до следующего мая.
- Зачем? – Удивилась Павлинина и поправила волосы. – Вон идут Сергей Петрович, Григорий Дмитриевича и Демьян .. как же его…Олегович! Они нам и помогут!
По дорожке и вправду довольно быстро, с достоинством, друг за другом приближалась группа молодых мужчин в ничем не отличающейся ото всех одежде: джемпера, рубашки, брюки.
По сути понять то, что это бывшие офицеры российской империи 1917 года можно было только по выправке, аккуратности костюма, да по лицам… О, эти лица. И вправду, сейчас таких нет. И дело не в благородстве или мужественности, ни в достоинстве и силе. Нет, таких мужских лиц до сих пор хоть не много, но есть. Дело в чем-то неуловимом, скрывающемся в улыбке, в глазах, в движении бровей, в усмешке. «Порода», возможно лучшее определение. «Порода» лиц, не смешанных ни с кем, оставшихся чистыми, яркими, цельными. От этого зрелища захватывало дух и щемило сердце одновременно. Хотя к чему? Для меня это уже «дела давно минувших дней»… Или все же не так «глубока» эта «старина», и боль ее «преданий» еще сидит в тех, кто сам был из «них». Когда-то.
- Добрый день, Александра Андреевна! – Хорошо поставленный баритон первого подошедшего ласкал слух правильностью речи и манерой говорить.
- И Вам, Сергей Петрович! – Саша расплылась в самой счастливой улыбке: можно было не сомневаться, кто сейчас фаворит ее сердца и души. А именно, высокий молодой блондин с длинным, как говорят, аристократичным, носом, ясными голубыми глазами и тонкими немного пухлыми губами с аккуратными светло русыми усиками. – Кстати, знакомьтесь, моя подруга Александра Алексеевна Тычинская.
Саша, хихикнув, глянула на меня, опять лукаво улыбаясь. Названный же Сергеем Петровичем, наконец, приметив меня, только что прячущуюся за машиной, воодушевленно замер. Нет, натурально замер, благо, что рот открыть не позволило воспитание, а так состояние изумления точно читалось на красивом лице. Я сразу, грешным делом, подумала, что френч не спас положения, и мой внешний вид оставляет желать лучшего.
- Сергей Петрович, что с вами? – Ласково пожурила его Саша, немного нахмурив брови: неприятно, когда твой фаворит смотрит так одухотворённо на кого-то, кроме тебя. – Александра Алексеевна и так отказывалась сюда ехать, стеснялась и побаивалась вашего брата… И, поверьте, сейчас и вовсе вы ее испугаете и она спрячется в машине, закрывшись на все замки. И больше никогда не приедет.
Я говорила уже, что иногда ненавижу Павлинину? Нет? Так скажу сейчас, ибо так оно и есть. Есть моменты, в которые Саша не проявляет ни чуткости, ни внимания, ни правил хорошего тона. К тому же, именно сейчас я просто физически не могла ответить на ее сарказм и ощущала себя полной дурой. Однако, господин, которому я была представлена таким своеобразным образом, кажется, понял всю неловкость и своего поведения, и Сашиных реприз, поэтому улыбнувшись наиболее благодушно, произнёс радостной скороговоркой:
- Александра Алексеевна, разрешите представиться: Сергей Петрович Семерцев, старший лейтенант Императорского флота России! И вы «нашего брата» не бойтесь, мы …
- Сказал бы честно, Сергей Петрович, «бывший» старший лейтенант «бывшего» Императорского флота России. – Перебил его подошедший ровесник нашего собеседника с немного злым, но очень живым лицом, с длинным шрамом на щеке, с карими пытливыми немного тусклыми глазами, безусый и безбородый, меланхоличного и едкого нрава. – А то столько пафоса. Столько…
Повисла весьма неловкая, но ожидаемая пауза, в которой Саша не видела проблемы, Сергей Петрович поджал губы, но спускаться до хамства не желал, а подошедший, явно упивался тем, что задел товарища по несчастью. Я же кожей ощущала всю гадливость сложившейся ситуации: вот они, внутри коллективные разборки на тему рухнувшей жизни. Но казалось, ситуация просто могла пройти незамеченной, как наверное и много раз при Павлининой проходила. Однако, этого не случилось…
- Люди – бывшими не бывают. – Я поняла, что говорю уже, когда открыла рот: кто потянул меня за язык!? Но было уже поздно, сказав «А» нужно хотя бы закончить мысль. – Бывают или лишние, или вечные.
- И какие же мы? – Поинтересовался неприятный безусый господин, похожий на хорька, однако, в его взгляде я прочла скорее удивление, нежили пренебрежение. – Лишние или вечные?
- Главное, что вы не бывшие. – Усмехнулась я, глядя ему в глаза также откерыто. – А уж лишние ли, вечные ли…решать только вам.
- Получили Демьян Олегович? – Рассмеялась Саша. – Могли бы и представиться для начала, а не начинать с ворчания.
- А вот вы уже меня представили. – Презрительно усмехнулся Демьян…Олегович и вскинул голову неприятно, вызывающе. Сашу он не любил, однозначно, и, видимо, взаимно. – А имя вашей подруги я также расслышал. Думаю, согласно современным взглядам нормы приличия соблюдены?
- Нормы приличия не могут опираться на время, они либо живут в сознании человека, либо являются лишь маской его истиной сущности. – Я вздрогнула от неожиданной репризы подошедшего с противоположной от здания стороны, где начинались настоящие лесные заросли, человека.
Рядом с нами остановился высокий мужчина, средних лет, брюнет с карими, умными, но отрешенными глазами, неулыбчивыми тонкими губами, сжатыми почти в ниточку. Он, одетый очень строго, судя по всему в форму, флотскую, опираясь на длинную палку, немного прихрамывая, подошел к нам, скорее всего, оканчивая свой ежедневный моцион в лесу. У меня что-то внутри екнуло и оборвалось, всего один раз я встретилась с ним взглядом, зацепила равнодушный, но какой-то теплый, бархатный отблеск каких-то неясных мне чувств, и с усилием отвернулась. В его присутствии «хорек» сник, а Сергей Петрович как-то очень печально улыбнулся, подошедший Григорий Дмитриевич, рыжеволосый человек невысокого роста со смеющимися зелеными глазами и хитрой улыбкой, насмешливо покивал головой, а Саша лишь пожала плечами, судя по всему, вновь прибывший не был в числе ее фаворитов.
- Разрешите представиться, Михаил Иванович Игнатьев, Капитан Второго ранга. – Он кивнул, обращаясь ко мне, опять мимолетно перехватывая мой взгляд. Судя по всему, поздороваться «по форме» мешала травма, что ему немало досаждало.
- Александра Алексеевна Тычинская. Очень… очень приятно. – Весьма сложно держать лицо, когда испытываешь к собеседнику самой неясные чувства, топчущиеся между интересом и испугом. И когда форма общение кажется тебе пережитком, хоть и прекрасным, прошлого.
Меня вообще-то люди не пугают, кроме отчаянных психически больных индивидов. Но тут было просто смешение разнообразных ощущений и переживаний. От волнения к страху, от счастья, до ужаса, от стеснения, до развязности. Это было настолько несвойственно моей натуре, что пугало вполне натурально.
- Вот пришел Михаил Иванович и сразу повис туман строгости и норм приличия. – Рассмеялся рыжий. – Я тоже хочу Вам представиться, сударыня. Но не по уставу: меня зовут Григорий Дмитриевич Агинцев и я польщен встречей и пленен вашей красотой!
- Вы меня смущаете… - Я усмехнулась: вот с этим милым человеком не будет никаких проблем в общении, в отличие от предыдущих двух, поэтому я просто с акцентировала все внимание на нем, дабы держать себя в руках.
- И в мыслях не было!? – Лукавая улыбка поселилась на его губах.
- А меня вы очень расстраиваете… - Кокетливо заметила Саша, шутя, надувая губы. – И в наказанье берите книги!
- Ах, Сашенька, Вы ужасно ревнивы! Но это просто чудесно! – Он легко подхватил пакеты. Сергей и Демьян последовали его примеру. – Пойдемте чай пить!
- Я не думаю, что… - Начало было я, больше думая о том, что придется снять френч, чем, о чем либо еще.
- Прекрасная идея! К тому же у нас собой тортик! – Мой голос потонул в весьма громогласном выражении радости Павлининой, которая, схватив торт и, позабыв меня, устремилась за еще одним своим «мужчиной мечты». – Идемте скорее…
- Прошу вас… - Я опять вздрогнула от этого тихого, вежливого голоса и к своему ужасу, граничащему с радостью, обнаружила любезно предложенный мне локоть.
- Я… Спасибо… Удобно ли Вам?... То есть… вас это не затруднит, ведь вы… - Я запуталась в словах и прикусила язык: конечно, ему будет неудобно и, конечно, затруднит, но это не повод допускать бестактность. – Извините.
- Все в порядке. – Сдержанно кивнул Михаил Иванович. – Сейчас это практически не доставляет неудобств.
- Извините. – Повторила я, аккуратно взяла его под руку, ощутив под пальцами твердую ткань черного мундира, и мы медленно пошли к зданию санатория.
- За что же? – Мне показалось, он улыбнулся, хотя, может и показалось.
- За… - Я вздохнула, нет блеснуть интеллектом не выходит, может хоть не упасть в грязь лицом получится. – Не знаю… За неудобства, которых сейчас практически нет, наверное.
- Очень мудрено, Александра Алексеевна. – Вот теперь он точно улыбался, очень мягко, почти машинально.
- Есть немного.
Молчать, конечно, в такой ситуации крайне неловко. Однако и говорить нам пока было не о чем. То есть, фактически, я боялась задать любой вопрос, потому как совсем не понимала, что может обидеть моего спутника, а что нет. А мне казалось, что обидеть…тронуть его могли очень многие вещи. И как назло мы шли очень медленно то ли по причине его травмы, то ли по причине его представления о том, с какой скоростью должна ходить дама.
- Интересная реприза про «бывших». – Тихо заметил Михаил Иванович, видимо, тоже ощущая неловкость молчания. – Вы, правда, так считаете? Это же не дань просто моде?
- Моде? – Я не поняла его намека.
- Александра Андреевна любит часто повторять очень серьезные фразы. Такие, как «Страдание всегда сопутствует наслаждению» или «Человек живёт только в настоящее мгновение. Всё остальное или прошло уже, или, неизвестно, будет ли».
- Какие верные замечания. – Я невольно рассмеялась, так как приверженность моих современников к громким цитатам-лозунгам вещь знакомая, хоть и малоприятная. – И такие оригинальные!
- Возможно. – Он улыбнулся сдержанно. – Значит, это ваше мнение?
- Мое. По сути же оно верное. В любое время и в любом месте есть люди лишние, а есть те, кто крутит шар истории в будущее.
- И все? Иных типов людей не существует?
- Ну, это очень приблизительная схема. – Я немного покраснела: сложно говорить на такие сложные темы, когда тебе еще приходится слова подбирать и «базар фильтровать» от некоторых «паразитов» – Фактически, я хотела сказать, что есть изначально не способные прижиться в любом времени люди, это люди, которые или опережают своих современников, или остались в глубоком прошлом. И есть те, кто просто живут.
- И крутят «шар истории»? – Насмешливо уточнил мой собеседник.
- Вы жестокий человек. – Усмехнулась я, когда мы остановились на пороге. –Но я вам отвечу: да. Да, крутят, потому что все эти люди, которые просто живут и не имеют «великой цели» они есть такая же часть истории, как те, что имеют данную цель. Просто одни «вдохновители», вторые «реализаторы». И все самые замечательные цели воплощаются все равно массами, а вот, что вкладывают в сознание масс, и к чему приводя неверные установки вот это совершенно иная тема.
- Но совершенно ясно к чему это приводит… - Михаил Иванович не сдержал горечи в голосе. – Извините, что усомнился в искренности ваших слов.
- Бог с Вами. – Я махнула рукой и улыбнулась. – Я очень редко говорю что-то стоящее, по большей части одни глупости. Вот повезло сегодня, но вы лучше Сашеньку слушайте, она вам точнее объяснит правила жизни.
- Боюсь, мы, вряд ли сможем подискутировать с Александрой Андреевной, потому как давеча, на мою просьбу пояснить ее фразу про страдания и наслаждение, она ответила весьма точным отказом. И, кажется, не имела ни малейшего удовольствия продолжать беседу в частности… и в будущем.
- Что же именно ее так тронуло? – Любопытство мое всегда не знало границ.
- Думаю мой вопрос о том, какие «наслаждения» стоило искать жертвами «террора» во время тех «страданий», что наполняли их жизнь. – Он пожал плечами. – Кажется, ей показалось это сравнение неуместным.
- Вот оно как… - Я представила себе эту картину и сдержалась от того, чтобы рассмеяться.
Сдержалась я, видимо, не зря. Михаил Иванович даже не улыбнулся: скорее всего, эти громкие, но, по сути, пустые слова очень больно его ранили. Еще бы не ранить. Одно дело, когда мы комментируем «дела давно минувших дне», как пережиток истории, делаем акценты на верных шагах и фатальных ошибках. Совсем иное, когда приходится жить и быть участником, а также свидетелем этих фатальных ошибок. Могу только представить, что чувствовал этот человек, что он делал, какие принимал решения и о каком итоге жизни думал. Но даже теперь, при таком неприязненном отношении, Михаил Иванович воздержался и от досадливых реприз, и от едких комментариев относительно Павлининой: воспитание есть воспитание.
Однако, еще никто не отменял чтения между строк, да внимательного взора в глаза собеседнику, когда на миг пересечешься и тут же отведешь взгляд, потому что невыносимо. Даже без слов.
- Прошу меня извинить. - Наконец произнес он, смотря куда-то мимо, мне за спину. – Я не должен был…
- Да, ничего страшного. Не всегда выходит сдерживаться, а Александра Андреевна бывает крайне… нечуткой. – Я аккуратно подбирала слова: не хотелось прослыть невежей и грубиянкой. – Так что я просто сделаю вид, что ничего вы не говорили.
- Спасибо. – Он аккуратно кивнул, мельком взглянув на меня. Потом жестом предложил войти. – Прошу вас… нас, верно, уже ждут.
Внутри одного из дополнительных корпусов пансионата было светло и тихо. Это был малый «зеленый» корпус, о чем весело сообщала табличка у входа еще советских времен. Она же ввела в курс дела, относительно того, что помещалось в нем всего тридцать человек, что имелись мини-столовая, актовый да тренажёрный залы, зимний сад и сауна в подвале. Да, что еще можно ожидать от «Старой зорьки»? Вот и вся его инфраструктура, не беря в расчет семь номеров и холлы.
Вообще тишина была вполне обычная. Так бывало, кстати, в советское время, и в детских лагерях, во время тихого часа: абсолютная тишина. Но, в отличие от детских мест отдыха и оздоровления, тут было как-то нестерпимо трудно дышать. Может быть, это моя впечатлительность, может сила эмпатии, но факт оставался фактом: место было явно тяжелым, холодным, пропитанным какой-то обреченностью, неясностью, ожиданием…
- Вы тут…живете? – Я постарался как можно спокойнее и доброжелательнее задать этот нелепый вопрос, хотя в любой форме он звучал некрасиво и как-то излишне пошло. Как будто в сотый раз я хотела ему напомнить, где он и кем является, хотя я просто пыталась вести беседу и ничего личного.
- Разумеется. Живем. – Он кивнул, по лицу пробежала тень, он довольно резко перевел тему. – Прошу вас, прямо. В обеденный зал. Я… Я думаю, все уже гадают, где же мы потерялись.
Вышло грубовато, немного несдержанно, он сам понял это, попытался исправить репризой про «потерялись». Но я, к сожалению, не Саша Павлинина и прекрасно поняла, что мой вопрос его задел до глубины души и он просто не смог стерпеть и равнодушно сказать что-либо стандартное, классическое, вежливое.
- Извините, просто… - Я покраснела и прикусила губу: так неприятно допускать бестактности по отношению к любым людям, но, особенно, к порядочным и действительно страдающим. Сразу хочется провалиться под землю от стыда, и иметь возможность стереть память собеседнику, или себе. Или обоим.
- Не извиняйтесь, ваш интерес понятен. Право, и рассказывать не о чем. Мы тут на правах «временных постояльцев по состоянию здоровья», так записано в официальных документах. А по сути… по сути нам пока дано место, где мы никому не мешаем… и нам никто. – Опять возникшую резкость, он попытался сгладить, и опять вышло очень криво. – Санаторий работает в обычном режиме, нам лишь выделен этот корпус. Сейчас тихо, так как только закончился заезд ваших современников.Вы простите, мне сказать больше нечего по этому поводу. Если вам интересно, думаю, Александра Андреевна может вас просветить, ибо лучше меня знает все особенности. Насколько я могу понимать, ее организация была столь любезна, что нашла нам это место.
Михаил Иванович шел медленно, говорил тихо, однако, все же что то выдавало его бессильный гнев, смятение чувств и разрозненность мыслей. Мне показалось, что будь его воля, он бы уехал из этой богадельни в любом направлении, но почему-то не может. Осознанно или нет, но его дистанция от Саши, этого места, «наших современников» и меня ощущалась настолько сильно, что мне стало неловко и захотелось его побыстрее оставить в покое. Конечно, я не виновата в том, что произошло в далеком семнадцатом году, и в том, что происходит сейчас. Однако, я могла понять и горечь, и обиду, и неприятие всего, что его окружало. Тем неменее все это не снимало с него ответственности за сказанные слова. Хотя нет, это уже моя гордыня, которую стоит запихнуть в дальний ящик и забыть. Потому что людям в их положении можно многое простить.
- Нам сюда. – Он взялся за ручку двери, ведущей в столовую, потом вдруг передумал, остановился и посмотрел на меня. – Простите, Александра Алексеевна. Я понимаю, что вы не причастны ко всему тому, что произошло … тогда и все, что я сказал, вас, должно быть, обижает. Но простите мне мою неучтивость и ожесточение, я на самом деле слишком часто отвечаю на вопросы этой тематики и так и не смог… не смог смирится с происходящим. С произошедшим.
- Не стоит извиняться. – Я усмехнулась про себя: ну и беседа у нас два вечно извиняющихся, один еще и изящно грубящий. – Я нисколько не обижаюсь и, поверьте, могу вас понять.
- Вы уверены? – Усмешка на его губах ясно давала понять, насколько критично он относился к моей репризе.
- Уверена. – Я взяла ручку и повернула ее, руки дрожали.
Неясно мне было это, но его последних два слова возмутили меня неожиданно и много сильнее всех нелепостей вышесказанных. Я гордо подняла голову, холодно посмотрела ему в глаза и каким-то чужим, надменным, жестоким голосом отчеканила:
– Я ощущаю все это на уровне рода, на генетической памяти близких. Все это: страх, безысходность, ненужность, слабость.. Поверьте мне, моя семья многое пережила, не иммигрировав, пройдя через весь период советской власти, потеряв, проплакав, смирившись… Так что я могу понять, ЧТО вы чувствуете. Хотя не могу ощутить весь ужас, что вы прошли, физически.
Он обескураженно хлопал ресницами, в черных глазах боль сменялась неясным пониманием. Он вроде и силился что-то сказать, а вроде, как и потерял дар речи от неясных мне чувств. А я чертыхалась про себя, потому как не сдержалась от громких фраз, которыми, казалось, больше хотела задеть его, нежели донести какую-то правду. К тому же слезы жалости о несбывшемся опять подкатили к горлу, застряв отвратительным комком, поэтому я быстрее открыла дверь и улыбнулась сидящим и весело беседующим людям.
***
Вообще, мы с Сашей просидели у этих невольных переселенцев довольно долго, хотя я лично я покинула бы эту скромную обитель как можно быстрее. Ноя была ни одна, Сашу, казалось, не трогала не скудность стола, ни скромные, скромные одежды, ни изнуренные лица, на которых улыбки казались бликами прошлого. Казалось, эти люди еще помнили, что такое радоваться, и пытались всеми лицевыми мускулами изобразить это чувство, но выходило у них не очень. Их энтузиазм от встречи угас, довольно, быстро, Павлинина все чаще показывала форменную бестактность и пошлость, я пыталась смириться с тем, что вес идет так, как идет.
Что касается Михаила Ивановича, он в общей беседе не участвовал, чая не пил, к торту, хоть Саша (без всякого воодушевления) и предложила ему, не притронулся. Он сел недалеко от окна, так чтобы то ли я могла его видеть, то ли он меня, когда захочет, и молча наблюдал насгущавшимися сумерками, думая о чем-то своем. Он отстранился от всех и в прямом, и переносном смысле.
Я же, напротив, оказалась прямиком в гуще событий: между Сергеем Петровичем и Демьяном Олеговичем. Григорий Дмитриевич же сидел рядом с Сашей и всячески веселил ее какими-то забавными рассказами из своей юности, которые, впрочем, перемежались очень характерным молчанием и печальными взглядами. Павлинина же, слушая в пол уха,то и дело косилась на Сергея, который рассказывал мне почти на ухо, что то личное, из прошлого, что заставляло меня бросать на него сочувственные искренние взгляды и полные беспомощности, но желания ободрить слова иногда срывались с губ. А Демьян же наоборот очень мало говорил и все смотрел то на меня, то на Павлинину и как-то все улыбался своим мыслям, то ли сравнивал, то ли различал.
Слава богу, наш вечер все же кончился, и я превеликой радостью принялась собираться домой. Сергей вопреки всем правилам хорошего тона, принятых в его время, все же выпросил у меня номер мобильного телефона. Хотя, фактически,тогда мобильных не существовало, поэтому вопрос этики открыт. Ибо если его приравнивать к обычному телефону, что имелся в каждой адресной книге, или адресу, обретавшемуся там же, моветона обнаружено не было. Пиши и звони, сколько хочешь, однако, тебе не обязаны отвечать. Как говорится, все относительно.
Стоит отметить, что перед отъездом вышла у нас весьма милая беседа.
- Вам не кажется, что это уже лишнее? – Лукаво спросила я, когда Сергей Петрович уже на улице, удержал меня от быстрой посадки в машину. Саша буравила нас взглядом из-за стекла, тяжелыми таким, внимательным.
- Я вас обидел? – Он выглядел растерянным.
- Да, нет… Простоя не очень понимаю, зачем вам это нужно. – Я не хотела его обижать, но мне также совершенно не хотелось увлекаться «предметами старины», к тому же он, явно, нравился Павлининой, и выходило как-то не по-дружески. – И потом Александра Андреевна…
- …удивительная девушка, умная, добрая, красавица… - Как-то скомкано закончил он за меня.
- Но? – Я усмехнулась.
- Но… слишком энергичная и иногда довольно резкая. Мне бы не хотелось ставить вас в неловкое положение, однако, я все же вынужден вас просить. – Несмотря на явное смущение, он упорно добивался цели. Вот так мужчина…
- Но вы так и не ответили к чему вам мой номер. – Не сдавалась и я. – Не то, чтобы я была против, но просто пока не понимаю, как вы расцените мое согласие его вам оставить.
- А как вы желаете? – Сергей Петрович не улыбнулся в этот раз и как-то замер, не сводя с меня своих голубых, чистых глаз.
Он выделил это «желаете» и «вы», как будто намекая на что-то. Ах, какие «как будто», он аккуратно, но очень четко узнавал у меня, каково мое отношение ко всем тем знакам внимания, которыми он осыпал меня весь вечер. Все предельно ясно, молодой человек влюбился. А я… Я вот нет, как мне кажется, хотя от этого взгляда щемило сердце и перехватывало дыхание.
Внезапно его длинные пальцы, немного дрожа, коснулись моей руки. Это было удивительно. И немного жутко, как будто тебя касается кто-то с репродукций и фотокарточек прошлого. Как сложно было ради простой вежливости, ради сочувствия и сопереживания, не согласится и не подыграть этому удивительному, такому непонятному и чистому образу. Но я сдержалась и слабо улыбнувшись, накрыла ладонью, его замершую руку, и тихо произнесла:
- Сергей Петрович, я вам безумно благодарна за все теплые слова, за ваше доброе и искреннее сердце, за…
-Но? – Теперь перебил меня он и грустно усмехнулся.
- Но есть ряд причин, по которым свой номер я могу дать вам лишь, как другу. – Закончила ясамое трудное.
- Но это же чудесно. – Его лицо, конечно, не расцвело, из чего я сделал вывод, что кажется все же не дала ему ложную надежду. Но робкая улыбка на губах говорила о том, что он, кажется, пока не против и такого положения дел. – Вы не представляете… Нет… Вы оказываете мне неимоверную честь становясь моим другом. Спасибо, Александра Алексеевна!
С этими словами он нежно припал к моей руке и запомнив номер на слух, наконец, отпустил меня у заскучавшей и вконец расстроенной Александре.
Уже сидя в машине, я вспоминала эту сцену, добрые, влюбленные глаза Сережи, а также Демьяна Олеговича, поджавшего губы и наблюдающего за нами с крыльца, Григория Дмитриевича с улыбкой ожидающего друга, быстро темнеющий вечер и ощущение какой-то чистой печали. Михаил Иванович же не вышел нас проводить, сославшись на больную ногу, за что был уличен в невежестве Демьяном и в черствости Григорием. Мне было неприятно, конечно, потому что прощаясь, Михаил даже не взглянул на меня, ограничившись кивком и парой пустых фраз в никуда. Наверное, я все же обидела этого гордого, закрытого человека, но сделанного было не вернуть.
Саша молчала полдороги, видимо думая о своем, а потом вдруг внезапно спросила со свойственной ей внезапностью:
- Тебе нравится Сережа?
- Бог мой, нет! – Я ответила, не раздумывая, потому что он вправду не нравился мне в понимании Саши. – Он очень хороший, мне жаль то, что с ним случилось, но он мне не нравится.
- А ты ему понравилась. – Хмуро заметила Павлинина. – Не спорь.
- Я говорила, что мне не стоит сюда ехать? Или не говорила? – Я пожала плечами: все же такая банальная ситуация любовного треугольника, что не знаешь плакать или смеяться.
- Говорила. – Саша прикусила гууб6 сама меня затащила, между прочим.
- Ну, и что я могу для тебя сделать? - Я постучала пальцами по рулю.
Машина аккуратно шла полупустому, еще далекому от пробок пригорода шоссе. Солнце начало садиться, темнело быстро, я не любила ночные трассы, поэтому выжимала из моей крошки максимум и больше акцентировала внимание на дороге, нежели на страданиях подруги.
- Ты им всем понравилась. – Еще более мрачно заметила Саша. – Даже этому гордецу Игнатьеву.
- Понравилась? Конечно, я им понравилась, но как вежливый человек приятной наружности! А не в том смысле, на который намекаешь ты.
- Да, неужели?
- Да. И потом… Во-первых, я уверена, что это внимание – простая вежливость и плюс ко всему вид на новое лицо. А, во-вторых, уж кому-кому, а Михаилу Ивановичу, явно было все равно на мое присутствие или отсутствие. Ты же видела, что он сидел как можно дальше от нас и совсем ничего не говорил, как будто и не было его.
- Во-первых, я уверена, что это внимание – не простая это вежливость. – Как-то зло передразнила меня Павлинина. – Плюс ко всему, вежливость их я знаю, как выглядит. А, во-вторых, этот «унылый герой» вечно уходит, как только видит наших девочек вообще и меня в частности. А тут мало того, что проводил тебя, так еще и остался, да и место занял совершенно, ему не свойственное. Обычно, если удается его заманить на «чаепитие» кому-то из ребят, он в углу сидит самом дальнем, поджав губы с отсутствующим видом. А сегодня…
- …а сегодня он сидел с отсутствующим видом напротив окна, велика разница. – Перебивая ее, отшутилась я, но сердце глухо ударялось о ребра: неужто и вправду я ему понравилась. И почему это так волнует меня? Он же мне совсем не понравился?
- Ты шутишь, да? – Саша скептически посмотрев на меня поняла, что я не шучу и голосом усталой матроны продолжила. – Нет, я не шутишь. Я не понимаю, Тычинская, как можно быть настолько слепой!? Да, Мишка просто глаз с тебя не сводил! Конечно, он не Сережа, ему духа не хватит открыто в этом признаться, но и на свой лад он проявлялся…
- Боже мой, как?! Я ничего такого не заметила. – Я сделала самый пренебрежительный вид, новнутреннее обратилась в слух. В обращении «Мишка» было столько пренебрежения, что было неприятно. Почему мне неприятно именно «Мишка», а не «Сережа»? – Просвети, как проявляются такие…личности.
- По-разному. – Павлинина пожала плечами. – Этот господин глаз, по сути, украдкой с тебя не сводил, слушал все те глупости, что ты Сереже говорила, губки поджимал.
- Да, ну!? Он даже провожать нас не вышел! И там, в зале, прощаясь, в глаза не смотрел. И все о чем ты говоришь, может быть только простой учтивостью и интересом к теме разговора, не более. – Я отмахнулась. – Как только он терял этот интерес, он превращался в отстранённую статую…
- Ты, правда, не понимаешь, почему он так? – После некоторого молчания Саша провела пальцем по стеклу. – Правда?
- Правда, Саша. – Я уже сердилась на нее, на себя, даже на Михаила. – Я в упор не вижу знаков внимания.
- Ну он же видел, что ты понравилась Сергею. Вы смеялись, он был все время рядом и ты, как бы глаз с него не сводила. А потом еще он провожать нас пошел, и номер у тебя взял…и…
- При чем тут Сергей? – Я закатила глаза.
- Ну, видимо, Миша справедливо рассудил, что выбирая между ним: усталым, старым, надутым занудой и Сережей, весёлым, красивым молодцем, ты выберешь Сергея. Собственно, это очевидно.
- Ничего не очевидно. Конечно, с Сережей довольно легко, но мне кажется, что если бы такой человек, как Михаил Иванович, хотел проявиться, он бы мог обыграть юного героя твоего сердца. – Я улыбнулась: нет, не стоит верить в Сашины домыслы. Хотя было бы так приятно…
- Ключевое слово «хотел». – Кивнула Павлинина, неожиданно хихикнула, кажется, она раньше меня начала понимать причину моего интереса персоной Игнатьева, капитана второго ранга. – Он «не хотел». Он просто наблюдал. Ты мне лучше скажи, как ты это делаешь?
- Что? – Не поняла я ее резкого перехода. Хотелось еще о Мише поговорить.
- Ну, пришла вся такая в белом, и даже Демьян обходился без сальных шуточек и пошлостей. Я к тому, что они себя ТАК вели впервые. Обычно балаган, шум, смех… А тут прямо институт благородных девиц…мужей… на выезде.. Как тыэто делаешь?
- Ничего я не делаю. – Я пожала плечами: я не лукавила. – Просто, видимо, гены говорят свое. Признали родственную душу и обрадовались, думаю, пройдет.
- Никогда не думала, что скажу это, но научи меня с Сережей также вести, чтобы он за мной хвостом ходил… а не я за ним… - Внезапно попросила Саша, и только после этого я поняла насколько сильно ей понравился этот молодой офицер из прошлого.
- Между прочим, мы с Сергеем о тебе говорили. – Я улыбнулась, желая ее поддержать.
- И что?
- Он сказал, что ты удивительная девушка, умная, добрая и красивая. Но слишком энергичная и резкая. – Честно призналась я.
- Хм… Что он имел ввиду, интересно… - Призадумалась подруга.
- Судя по тому, что я наблюдала в санатории, тебя слишком много, а они в своем начале двадцатого не привыкли к такой женской активности.
- Ой, когда нужно было их устроить, решить проблемы, и выстроить хамоватый персонал не было противников «моей активности»! – Заметила Саша, надув губы, как будто это я виновата в происходящем.
- Да, но в образ идеальной девушки для них не укладывается то, что они видели в тебе. Ты, как современная дама, наравне с мужчинами тащишь лямку, а для них – это дикость.
- А сама-то? Административный директор!?
- Не важно, что и где я тяну или ты… Важно, чтобы они этого не видели. Для них тебе нужно быть не активной феминисткой, а трогательной тургеневской барышней. Сама же знаешь! Даже «наши» излишне активных не любят, что говорить про этих…
- Ну, допустим… Что еще?
- Ты извини, конечно, но иногда ты абсолютно не чуткая к чужой проблеме… В данном случае, их одиночества и ненужности в нашем мире. Тебе Гриша говорит что-то… А ты воспринимаешь это как шутку или просто историю… Для них же их память все, что осталось. Это великая ценность, которую они бережно хранят и показывают, дабы услышать слова сочувствия и добрые взгляды, а не вечно «Угу» и «Хи-хи».
- Какое сопереживание… - Усмехнулась Павлинина.
- Вот-вот… - Я была рада ее выпаду. – Именно об этом и говорю. Ты шутишь там, где им больно, и равнодушна там, где от ярости у них сжимает сердца. Если ты любишь Сережу, тебе надо переделать себя и стать более внимательной к чужой радости и горю…
- Хм… - Только и произнесла Саша и погрузилась в размышления.
Вот как всегда в этом мире: помощь нужна мне, а чужое счастье устраиваю я. Или я опять слишком много думаю? Думаю о том, что было, что есть… Какие они? Какой он?
Да, я все не могла выбросить из головы образ Михаила Ивановича. Закрытый, холодный, мощный, притягивающий. Харизма этого человека ощущалась на уровне энергетики даже сейчас, я представляю, каким он был тогда… в то время, где не было унижений, лишений и бесполезности себя.
А еще мне так хотелось надеется на верность Сашиных слов о том, что я понравилась ему. Кончено, относительно понимания поведениясовременников слова Павлининой можно принимать на веру, но не уверена, что это логично в случае с ним. За поведением капитана Игнатьева может скрываться простая вежливость и учтивость к человеку, как он понял своего круга. Как бы не были хороши или плохи Саша и ее подруги по добрым делам, но они все же, насколько я их помню, не имели дворянского происхождения. Наверное, это очень важно было для тех людей, того времени. Хотя временами мне кажется, что это важно и для меня, просто под веяньем времени я называю это снобизмом и стараюсь гнать подальше. Хотя общение с потомками разночинцев и рабочих почему-то не идет дальше шапочного знакомства и оканчивается полным непониманием. Выходит, все же гордыня, а всего лишь невозможность чисто человеческая воспринять иное сословие далекое от тебя по менталитету: им со мной также неприятно, как мне с ними неудобно. От жизни не уйти. Но я сейчас не об этом.
Михаил Иванович. Если он все же и в правду обратил на меня внимание не только по родовым причинам, но и по личным… Тогда почему не проявился? Как он не понял, что понравился мне больше Сергея? Как он вообще мог быть столь нечутким к тем взглядам, что я изредка на него бросала? Нет, если бы Саша была права, Миша бы как-то проявился. Ах, я уже стала забывать его черты. Как-то смутно все, смазано. Карие глаза… брови… какие у него брови? А нос? А губы?.. Ничего вот уже не помню, лишь неопределенный, нечёткий образ сжатого в какой-то комок, резкого, отрывисто и тихо говорящего человека. Нет в нем плавности, лишь крайнее напряжение, надрыв, неестественное спокойствие…
А вот Сережины глаза все чаще передо мной: голубые, чистые, влюблённые. Волосы у него светлые, непослушные, осанка гордая, пальцы длинные, изящные, голос бархатный обволакивающий… Зачем же я так? О нем… Нет, еще не хватало и в этого влюбится.
- Откуда они умеют пользоваться мобильными телефонами? – Прервала я Сашины размышления через какое-то время, потому стала замечать, что думать об них так долго и не отвлекаться от дороги становится все труднее.
- Я тебе больше скажу, они и компьютерами умеют пользоваться и вообще кретинизмом не страдают. Они же не гости каменного века, или эпохи покорения дикого запада. Вполне адекватное время уже было, механика, подводные лодки, автомобили, поезда. Ты будешь смеяться, но кнопочки они научились нажимать быстрее некоторых наших современников. – Засмеялась Саша, видимо внутренним воспоминаниям.
- Да… Видимо, воспитание и образование делают свое дело. – Я кивнула: вопрос глуп, конечно, нонадо было что-то сказать. – Забавно просто звучит… «смс от человека из прошлого».
- Обхохочешься. А ты знаешь, что у меня нет Сережиного номера? - Вдруг спросила подруга, и настроение ее стало совсем мрачным, как погода за окном: окончательно стемнело, мы въехали в город.
- Почему? – Я аккуратно сбавила скорость и перестроилась в средний ряд.
- Видимо, потому что я – «энергичная и резкая»?
- Он опасается, что забросаешь его смс… - Я улыбнулась, скорее всего, именно это Саша бы и сделала.
- Спорим, что он забросает тебя? И вообще, Саш, я не дура, я же вижу, что он меня сторонится, хоть и вежлив до невозможности. – Павлинина вздохнула. – Ничего, посмотри, что дальше будет…
- Может просто взять иной объект? Посмотри вот Григорий….
- Рыжик-то? Милый, но слишком не в моем духе… - Отмахнулась она.
- Но ты ему нравишься… - Я улыбнулась. – Вон как долго сегодня наедине беседовали.
- Так и он умудрился спросить про тебя. Кто ты и откуда, да когда снова приедешь. – Саша немного повысила голос, ей это было непривычно: привыкшую играть первую скрипку трогало то, что в этот раз она вышла на вторые роли.
- Чувствую, никогда… Иначе ты меня отравишь или побьешь. - Я рассмеялась. – Сашка, не злись!
- Не говори глупости. Просто мне неприятно, но это не повод, чтобы лишать их такого удовольствия…да и тебя тоже. – Отмахнулась Саша. – Кстати про «отравишь»: предлагаю сделать налёт на магазин и устроить поздний ужин с вином и дарами моря!
- Идею поддерживаю! Но скажу тебе, что не сильно велико мое удовольствие, дорогая. – Я улыбнулась. - Ты мне скажи лучше, от чего они лечатся и что с ними будет потом?
- Потом… не знаю, что будет потом. Об этом как-то неприятно думать всем сторонам, хотя это «потом» может наступить внезапно… Про «лечатся»… Ранения разные. Травмы. У твоего Миши сейчас повреждена нога, но не сильно. У Сережи и Демьяна было огнестрельное, у Гришы колотые раны. Вообще, это сейчас они такие красавцы, что было на первых порах – жуть! В первое время, помнишь зимой той, было страшно смотреть, и хорошо еще, что скорые как-то оперативно их подхватывали… Кровотечение слегка останавливал холод, хотя ко многим и они не успевали, но бывали и повреждения намного хуже… Хотя вот у Сергея была пули в легком, в ноге, в плече: долго кашлял кровью, все не заживало, сейчас уже легче, сама видела. Но он все еще бледен и ему нельзя заниматься тяжелыми физическим трудом, кровотечение может начаться вновь… У Демьяна ноги были изрешечены почти, да вывих руки. Он заново учился ходить почти. А вот Гришку заловили какие-то безумные «красные», резали его в прямом смысле слова, к нам он попал, когда начали скальп снимать, прости за подробности. Все они к нам попали, были сине буро малиновые, в синяках, крови, грязи, снегу…
- А Миша? – У меня что-то екнуло: я вспомнила, что творили в лихие годы агитаторы, уголовники и иные представители «красных сил».
- А он не «все»? Тот теще «красавец». Да еще говорил как-то странно… Не знаю. Им занималась Вика Савченко. Но вроде он попал в плен к «красным», которые не успели ничего сделать… или успели… Не знаю. В общем-то, ногу он повредил уже здесь: его машина сбила, а про его мытарства «там» мне не ведомо. Спроси у Вики.
- Спасибо, воздержусь. – Покачала я головой, но стала вспоминать, где у меня телефон Савченко и есть ли он вообще.
- Ну, как знаешь. Кстати, она, было время, за него радела. – Вспомнила что-то Саша. – Он к ней тоже неплохо относился, а потом… То ли они поссорились, то ли ей не до него стало. Не знаю. Как-то она быстро ото всей этой истории отказалась… Кстати да, его еще ранней зимой привезли в Питер откуда-то с восточной части. И он довольно много проводил времени в городе, с Викой, иногда без нее… То есть повреждения его не так серьезны были. Во всяком случае, физические…
- То есть он просто так шатался по городу и никто за ним не следил? Я слышала, что это было почти запрещено ради их же безопасности…
- Ой, не просто… Его Вика иногда в центр привозила, а потом забирала в условленном месте… Он-то город лучше Вики знает, я тебе скажу, его центр точно, так что бывало она плутала даже с картами, а он был вовремя на месте и ждал. Гулял он, помню Вичка говорила, в любую погоду, и в дождь, и в холод, и в метель, и в мороз… Наверное, стресс. Все силился понять, где он и что это за его родной-не родной город вокруг делает. Бедный…
- Все они бедные… а те кто «там» остался вдвойне беднее, я тебе скажу. Ну, да ладно не будем о грустном. – Я припарковалась на стоянке магазина. – Ну, что айда за вкусностями!
А мои мысли полка с интересом сбивались в кучку: значит, у него было у же тут общение; что же с ним такое, что до сих в больнице; как бы поспрашивать Вику, дабы не привлечь внимания; что за раны; почему он гулял…
- Да, пошли на штурм прилавков... – Саша потянулась и рассмеялась. – Одно тебе точно скажу: в следующий раз с тобой не поеду: не люблю конкуренцию.
С этими словами она машину покинула, а я потянулась к выключателю радио, что неназойливо звучало всю дорогу, но пока тянулась, нажала рукой кнопочки увеличения звука на руле и машину быстро наполнили звуки старой песни Меладзе… той самой:
-Не было смысла больше ждать И делить белый свет на правду и ложь.
Не было смысла вновь гадать: Каким ветром нас унесло.
И, вправду, не было. Неужели та встреча в пурге… Нет, невозможно. Так не бывает. Или бывает?
И все же теперь я чётко понимаю, что, не помня внешности его почти, я не могу забыть глаз: больших, карих, теплых, глубоких.
- Обернитесь, я здесь.
Неужели же…
И так представляю всем желающим (если таковые будут) весьма обыденный, но в моем исполнении редкий жанр "частичной любовной лирики". Помниться тут я уже начинала это направление, но дальше одной главы не зашло. Теперь их целых пять с вступлением и заключением.
Линии судьбы 1919-2019
Автор: А. А. Елшина-Тычинская
От Автора.
Дорогой мой читатель, эта история, конечно, вымысел и, разумеется, все совпадения случайны, а имена вымышлены.
Однако, читая строчки этого рассказа, быть может, и ты задумаешь о том, как легковесна бывает жизнь и как условна смерть. И лишь любовь, вера и надежда остаются с нами всегда. До самого конца наших нечеловеческих страданий, безмерного счастья, или тихой обычной жизни.
Любите и будьте любимыми.
Людьми обнищав, мы сумели воочию
Теперь убедиться на опыте длинном,
Что срезанный слой плодоносящей почвы
Нельзя заменить воспитанием глины.
Губерман.
Теперь убедиться на опыте длинном,
Что срезанный слой плодоносящей почвы
Нельзя заменить воспитанием глины.
Губерман.
Вступление. Линия зимы.
Вступление. Линия зимы.
Санкт-Петербург город красивый, разумеется любимый, однако, до безобразия холодный и бывающий крайне не человеколюбивым. Особенно это касается зимы, календарной и фактической.
Метель.
Одним словом можно описать весь объём кружащего снега и врывающегося в душу сквозь тело и все слои теплой одежды ветра.
Одним словом можно описать мое нежелание вылезать из теплой машины и идти через мост в нужный мне дом.
Одним словом можно описать то явление, которое я так люблю созерцать дома, сидя на подоконнике с кружкой какао и кошкой на руках.
Но плакаться нечего, даже думать не хочется о том, что вот сейчас я покину уютный салон авто и, завывания снежных потоков станут не просто проблемой, проходящих мимо людей, они станут моей проблемой. Хорошо, что хоть макияж водостойкий, а шуба теплая, но что делать с моей несчастной челкой, которую я так долго, долго и упорно, укладывала сегодня утром? Ее не спасет ни капюшон, ни пуховый платок. Ее вообще ничего не спасет, за те сто метров, что я пройду под снегопадом бури.
Прекрасно понимая, что отсрочка приговора не спасает приговорённого, я все же взяла сумку с соседнего сидения, накинула повыше шарф и выскользнула на улицу. Дышать стало нечем почти сразу: опять особенности чисто питерской погоды, полной влажности при высоко низких температурах. Конечно, «дома должен сидеть старый черт, а не шляться черт знает где», но я не черт, слава богу, но, к сожалению, не нахожусь на заслуженном отдыхе. Посему выходит, что я шляюсь, черт знает где, полная разочарований и противоречий.
Кое-как включив сигнал, и все-таки расслышав слабый машинный вскрик сквозь завывания ветра, я, решительно покачиваясь на невысоких, но тонких каблуках, устремилась по заснеженному строению бетона и металла: Кантемировскому мосту. Кто знает, тот поймет: приятного мало.Кто не знает, тот услышал сейчас это от меня, и пусть верит на слово. Или приезжает проверять.
Бежала я по мосту с нечеловеческой скоростью, лавируя между редкими ненормальными, такими же как и я, и вихрями холодного воздуха, вперемежку со снегом. Неслась я так, что видела предметы только мельком и то объемами, рискуя врезаться во что-то или поскользнуться на обледенелой дороге, но темпа не сбавляла, используя каблуки, как шиповатую резину моя машина.
Поэтому после того, как передо мной неожиданно выросла темная фигура, которая и остановила мой злосчастный бег сквозь снег, немудрено представить, что я все-таки навернулась и полетела в вольное плавание, то есть падение. Правда, надо отдать должное «фигуре», которая умудрилась подхватить меня почти сразу. То есть сразу, как только я на нее «чуть» не упала. Раздался шорох, вдох, мой вскрик и достаточно громкое, сквозь бурю, «Сударыня, с вами все в порядке?».
Ну, во-первых, меня не называли «сударыней» с… никогда не называли. «Дама», «Девушка», «Эй» или его разновидность «Эй, вы выходите?», сигнал фарами «Пропусти!», «Быстрее можно?» и «Какого черта?!» это у нас в современном общении присутствует в большом количестве. Иногда кто-то особо учтивый говорит «мадмуазель» и «мадам» и страшно краснеет, если ошибается относительно социального статуса особи. Но «Сударыня»… Как-то непривычно и чего уж там, странно.
Во-вторых, голос. Такой… такой мужской. Такой силы, что перекричал этот мерзкий воющий снег, такого тембра, что даже в этом состоянии был приятен слуху. Я вообще очень сильно обращаю внимание на такие мелочи: голос, движения, слова, улыбки, брови… Может, потому до сих пор была не замужем?
В-третьих, я, в этот суровый ненастный день, могла первый раз во всеуслышание, на улице, без важной причины закричать: «Твою мать?!?». И, слава богу, что я этого не сделала. Даже не представляю, чем бы все это кончилось, если бы я не сдержалась… А так только взвыла, что тоже не является символом вежливости и сдержанности, конечно, но все же было довольно безобидным и свидетельствовало только о том, что мне было больно. К тому же, вокруг была буря, быть может, меня и не расслышали.
Ну, а в остальном мне просто стало интересно, кто это у нас тут любитель старины глубокой.
И вот, тут я оговорюсь: метель метелью, мои эпитеты эпитетами, но в четыре часа дня все-таки есть свет, а у меня, как ни странно, есть глаза. И то, что увидели эти глаза, заставило бы меня смеяться долго и шутить глупо, если бы я не имела дурной привычки смотреть новости по утрам, уже как три месяца. По дням тоже, и по вечерам. И в интернете их выискивать… Ага…
Я вас запутала, да? Скажете при чем тут новости? И не сошла ли она с ума? Не беспокойтесь, не сошла… и новостям тут самое место. Именно они родимые помогли мне быстро сориентироваться и не ругаться неприличными словам, вообще никак не ругаться и вести себя крайне прилично… Крайне. Без вопросов, типа: «Вы сошли с ума?» и утверждений, а-ля «Под ноги смотреть надо!». И без гневных слов также.
***
Так вот, в двух словах обрисую создавшееся у нас в мире положение. В 2009 году запустили чудо техники человеческой мысли: большой Андронныйколайдер (бак). Тогда много шутили и говорили, дескать, вот и конец света. Но разговоров и сенсаций хватило только на полгода, потом общественность подломанная кризисом и увлеченная творением Кэмерона «Аватар», забыла про эту нелепую идею ученых и изредка «гуглила» последние сообщения.
Однажды, и я, помниться, забрела как-то с левых дорог на сайт физиков и прочла о том, «что в Большом Адронномколлайдере летом 2010 фиксируются необъяснимые потери части протонов в пучках, сопровождающиеся ростом энерговыделения». Собственно сказало мне это только то, что что-то исчезает и нигде не появляется. И то, что это похоже, образно, на Черную Дыру. И все. Почитала, забыла.
Я заранее приношу извинения за то, что утомляю вас всеми этими словами, но вступление обязывает наличие, как говорит молодежь «многабуф», иначе потом надо будет делать вкрапление в текст, а я очень этого не люблю… И потом, вы ничего не поймете, если сейчас не разъясните для себя некоторые детали. Хотя бы: читать или не читать сей авторский каламбур.
И так. Галопом по истории.
Летом 2010 зафиксировали разнообразные явления, но мне тогда было шестнадцать лет и меня мало волновали протоны, пучки и частицы. Но уже осенью 2015 БАК решил-таки подорваться, и подорвался: конца света не было, погибли только ученые, которые не успели отбежать подальше. Звучит, конечно, цинично, но реальность отражает. И вроде стоило бы забросить неудавшийся эксперимент, но человек – упрямая скотина, однако. Она учла все свои недочеты, выяснила причины и решила все заново сотворить, для пущей благонадежности. Так или иначе, но в 2017 году запустили БАК2, мы тогда еще с друзьями острили на тему, что это что-то типа «Вавилона-5», будет столько же пропавших БАКов. Кто-то проводил аналогии с Титаниками. Но на два года все затихло: опять пропадали какие-то пучки, опять что-то взрывалось и исчезало. Его чинили и снова отправляли «в путь», коллайдер же сопротивлялся как разумное существо и снова ломался.
Наконец, в 2019 году мирозданию надоело урегулировать работу человечества с несчастной машиной, и оно дало нам того, чего мы так добивались: неожиданности. Или того, что так трогательно описывали фантасты с девятнадцатого века: временные разрывы материй. Да-да, именно их родимых.
Вначале, к нам забрел житель неандертальского времени… Вроде даже парочку добропорядочных граждан укокошил… Где-то в Германии. На еду, надо понимать. А что? Вкусны они, эти добропорядочные бюргеры… Потом были скромные и не очень жители тринадцатого, пятнадцатого, семнадцатого и восемнадцатого веков. Их находили, успокаивали, отправляли домой, используя все те же разрывы. Некоторых приходилось убивать по причине опасности для окружающих, кто-то отделывался редким испугом.
Радость ученых, открывших «нечто» длилась недолго: в конце 2019 материя через БАК выплюнула внушительную горсть несчастных жителей революционной России 1917 года и снова произвела взрыв, да такой мощности, что старый Коллайдер восстановить было нельзя, а новый создавать слишком затратно. Человечество расстроилось, поплакало и…ну, и, собственно, все. Чего ж вам боле? Проект списали за ненадобностью.
Во всей это перипетии меня интересовали два вопроса? Почему адская машина работала на территории Швейцарии, а народ в основном валился в бескрайние просторы нашей неугомонной родины? Борьба с вымиранием нации? Наш Ответ Китаю? Не знаю, и знать не могу. Потому как знать не могут даже ученые мужи, которые столько вкладывали в этот непомерный проект, а основной процент в «людо-населения» получила Россия, которой чего-чего, а только этого и не хватало. Для полного счастья.
Второй вопрос носил иной характер: где все эти несчастные, которых показывают по телевизору уже три месяца, где хоть один крестьянин, офицер, боярин, «товарищ» или еще кто?!?
До сего дня я была уверена, что их всех согнали в резервацию и держат там, а по новостям толкают дезинформацию в чистом виде. Но сегодняшняя встреча была ответом на мою немую просьбу Мирозданию. И хорошим ответом… Долгожданным. Высокими, с отличным голосом и манерами, карими глазами и красивой линией губ…
***
Да, это было замечательная встреча. И я даже прощаю тебе Мироздание, этот мерзкий снег и саднящее горло. Однако было это «рандеву» сумбурным, неловким и летящим. Потому как после того, как я убедила «линию губ» в том, что со мной все в порядке, ее владелец откланялся и продолжил свой путь. А я осталась стоять на мосту еще какое-то время, силясь понять, что это было и не случилось оно, как в песне Меладзе:
Когда моё счастье ко мне впритык подошло
Улыбнулось и мимо меня прошло.
Так и было. И я ничего не смогла сделать: ну, не бежать же за человеком с нелепыми криками, типа «Давайте выпьем кофе» и «Вы оттуда?». Обидно, досадно… но губы удивительные. Но это уже… «прошло». Мимо.
Так началась эта история и, честно говоря, я была уверена, что так она и закончится. Ну, если не считать простуды. Однако, все было не так просто. И не так быстро. Как говорится, от судьбы не уйдешь, раз ушел – не судьба.
Глава 1. Линия осени.
Глава 1. Линия осени.
-Соблаговолите… не соблаговолите…
Сашка мечтательно смотрела в небо из окна моего автомобиля, который мчал нас вполне известном направлении: к санаторию «Старая зорька». Само название казалось мне вполне дикой эклектикой, не говоря уже о цели нашей поездки: посещение группы лиц, волею судьбы избежавших смерти в 1917 году и оказавшихся в нашем мире. Однако, было время, когда я по глупости согласилась составить Саше Павлининой, моей старой знакомой, компанию в данном мероприятии, а слово нужно держать, и не важно хочется ехать или нет.
– Саша, я влюбилась… - вдруг глубокомысленно заявила подруга.
- В кого? – Вместо извечного «опять» спросила я, аккуратно обгоняя медленно ползущую волгу, дабы не испугать пожилого водителя. Влюбленность этой чудо-девочки достигала невероятных размеров, и иногда в месяц могла составить целых пять персон единовременно. Естественно, совершенно искренне.
Мы, кстати, вот уже минут пятнадцать ехали по лесному участку старого шоссе. Не смотря на то, что светило солнце, было не слишком тепло, ведь осень уже вступала в свои права, хоть месяц август и считался летним. Иногда по утрам первая изморозь, да застывшая корочка на неглубоких лужах мягко намекали том, что стоит забывать про футболки и босоножки и переодеваться в пальто и сапоги. И если я с удовольствие с утра почти впрыгнула в теплый джемпер и джинсы, то Саша была в каком-то неимоверно легком светлом платье, вязаной кофте, розовых туфельках и белых носочках. Да, носочки. Особо, носочки не давали мне спокойно ехать и поминутно не фыркать в сторону, а также сгорать от доброго сарказма молча, ибо обижать любезную Александру не хотелось вовсе.
- В Сергея Петровича…Нет, в Григория Дмитриевича… Не знаю… Они оба такие удивительные. – Тем временем рассуждала Саша, отрываясь от созерцания нирваны за окном , дабы подкрасить губы не в любимый алый, а в персиковый, да поправить роскошные, каштановые волосы.
- Ох, Сашка… - Я рассмеялась: что тут еще скажешь?
Вообще, вся эта удивительная история кружила голову своей нереальностью и фантасмагорией каких-то детских, невозможно ярких чувств. Нет, фактически то, что Павлинину угораздило влюбится в кого-то из этих несчастных, занесенных андронным колайдером в наш век, меня не удивляло. Удивляло, другое:
- Ты скажи мне, зачем тебе я в этой славной поездке? Сестры милосердия из меня не выйдет, мы уже это обсуждали. Так в чем подвох?
Около двух месяцев назад Павлинина попросила отвести ее в конце лета в лагерь…то есть в санаторий, потому что своей машины у нее не было, а книги она новым друзьям отвести, как этого говорится «уже ушла», то есть обещала. Книги, кстати, были очень разными от механики до философии, были и романы и много современных авторов, а также журналы, газеты, какие-то печатные тексты. Интересно было взглянуть на всех тех, кто хотел все это читать.
То, что у просьбы Саши «отвезти книжки» есть второе дно, я не сомневалась, так как слишком хорошо знала свою дорогую подругу. Меня постоянно пытались втягивать в нереальные аферы под соусом добрых дел. Конечно, все ее коварные планы упирались в благие намерения и великие цели, но участвовать в этом беспределе мне всегда было немного жутковато. А то, что беспределом могло окончиться любое дело Павлининой (разумеется, с благом и благами для вышеназванной) сомневаться не приходилось.
- Тычинская, ты невыносимая зануда! – Лукаво сощурилась Александра. – Ну, почему нельзя просто съездить, порадовать мальчиков, передать им книжки!? Зачем искать подводные камни в помощи ближнему?
«С тобой, дорогая, я готова искать подводные камни даже при походе в дамскую комнату. Туда, особенно.», хотелось сказать, но естественно свои комментарии я придержала при себе, ровно, как и те, что называть взрослых, много переживших мужчин «мальчиками», как минимум некорректно. Но вместо этого я лишь заметила:
- Я не зануда, Саша. Мне просто неловко. Люди в таком жутком состоянии, без привычной жизни, семьи, друзей… В таких условиях… Фактически, никому ненужные, выкинутые… А мы тут, как на обезьянок пришли посмотреть.
- Ой, да ну тебя! Вечно ты все называешь как-то гадко… И вообще, у тебя странное представление о мире. Да, они же счастливы: видела бы ты их горящие глаза, когда наши девочки вокруг порхают. Чем не компенсация за все страдания?
Да, стоит оговориться, что Павлинина стала практически главой волонтерской организации Санкт-Петербурга по помощи «вновь прибывшим». Данное словосочетание теперь относилось ко всем, кто из далекого 1917 года попал к нам, в наш суровый 21 век. Вроде те самые «бывшие», о которых шепотом говорили в Советское время, а вроде и «вновь» оказавшиеся тут.
Но, я сейчас о Саше. Так вот, уже почти полгода она организовывала, помогала, управляла, решала… В общем, занималась всем, чем может заниматься девушка с нереальной энергией и желанием влюбиться в нечто по настоящему стоящее. Совершенно трезво рассудив, что в госпитале, который курировали волонтёры…а больше «волонтерки»… она вполне может реализовать свое стремление, мужчины были и вправду как на подбор, Саша ринулась в бой.
Я, кстати, видела их по телевидению. И, по сути, радовалась за Сашу и ее бойкую натуру. И завидовала немного, ведь самое хотелось также и людям помогать, и на мужчин посмотреть… Но вот самой мне почему-то было крайне неловко, наверное зря, конечно, но это было внутреннее, на уровне инстинкта.
Судите сами.
Какое же сумасшествие было первое время, первые три месяца. На них почти все смотрели, как на удивительное чудо природы, показывали по всем каналам, звали в рекламу, снимали кино и документальные фильмы, а потом забывали. Кого-то отправили лечиться, кому-то предоставили жилье. Конечно, много говорилось о программе по помощи в «определении места в современном мире». Но как много их смогло освоиться в эмиграции, в своем времени? Сколько смогут принять совсем иной дух времени с его нереальным равнодушием, жестокостью, эгоизмом и отсутствие любых норм и правил, кроме силы?
Печальное зрелище, если разобраться. Но рассуждать об этом с Павлининой я не стала: она очень хороший человек, добрый, но в каких-то моментах абсолютно не чуткий. Нет, с ярко выраженным горем, как раз нет проблем. И утешит, и обнимет, и поможет. А вот с пониманием внутреннего горя, где любое излишнее внимание во вред, где каждое неловкое слово – боль, у нее беда. Ой, беда-беда… Но это данность, которая не умаляет иных ее достоинств.
- Кстати, ты сама сегодня всех увидишь и совсеми поговоришь! – Неожиданно вдохновила меня подруга.
Меня как громом поразило, ибо основным условием нашего уговора было то, что я просто «отвезу-привезу» («Саша, я все сама сделаю!»), но меня никто не увидит («Они все лежат, так что без проблем.») и я посижу в машине.
-Что?! Даже не думай! Я просто вызвалась помочь тебе с книгами, фактически, я служба доставки от пункта «А» в пункт «Б». И ничего более, мы это обсуждали. – Я отчаянно покрутила головой. Потом все же уняла панику и спокойно свернула к месту назначения, на тихую, заросшую елками и березами почти проселочную дорогу, ведущую к невысокому серому зданию санатория.
Это в общем-то было «чудесное» место, нечто среднее между местом жительства и лечения. Именно оно стало служить временным пристанищем тем, кто на какое-то время нуждалось в нем, по состоянию ли здоровья, или по невозможности найти себе место. Такие точки априори не несут положительной энергетики: слишком много вокруг боли, страдания, гнева и обид, но, именно это мне почему-то совсем-совсем не понравилось с первого взгляда. Какое-то оно было обреченное, серое блочное, как памятник на могилу, честно слово.
- Ох, Саша, какая же ты невыносимая… - Павлинина тем временем сладко потянулась и оправила свое не в меру скромное платье: ну да, конечно, она же теперь должна соответствовать тем требованиям, которые имеют господа из прошлого. – Не хочешь не выходи. И вообще, еще скажи что стесняешься.
- Есть такое дело. – Усмехнулась я, притормаживая по гравию дороги и останавливаясь на гостевой парковке. – Прошу на выход, сударыня! Прибыли…
Сашка покинула машину почти со скоростью света, я же все не решалась выйти, какое-то странное неуловимое чувство тревоги и страха поселилось в животе. Как бывало в детстве перед походом в театр, так бывало в юности перед сдачей особо важных экзаменов, так бывало и сейчас перед переговорами и серьезными проектами. Это чувства осознания чего-то важного, незримо приближающегося и неотвратимого, от него безумно радостно и страшно одновременно, и оно рождает эти удивительные опасливые ощущения.
Наконец, аккуратно отворив дверцу, я спрыгнула с высокой ступеньки джипа на землю, немного покачнулась: гравий и каблуки вещь сложная. Да, и вообще, мой костюм, в отличие от Павлининой, мало напоминает стилистку их времени.
Ну вот, я уже и думаю, как все эти общественные деятели и желтая пресса: «их времена», «их нравы», «их судьба». Каких же «их», ведь теперь они такие же «их», как «наши». Правда, не все могут это осознать и с этим жить, как с «их» так и «нашей» стороны. Человек неизменчив по своей природе, склонен к стагнации и равнодушию.
Подумав какое-тио время, я накинула на плечи френч средней длины: какая ни какая, а юбка. Ну, фактически можно не придираться, и, надеюсь, мне не придется его снимать. А то ведь, я Павлинину знаю: если что ей в голову попало, просто так она это дело не отпустит.
- Тебе помочь? – Я вдохнула свежий запах леса. Пять часов вечера. И август месяц сурово утренней и вечерней свежестью уже напоминал о том, что впереди холодные ночи и грибные делянки, а лето неустанно шагает прочь до следующего мая.
- Зачем? – Удивилась Павлинина и поправила волосы. – Вон идут Сергей Петрович, Григорий Дмитриевича и Демьян .. как же его…Олегович! Они нам и помогут!
По дорожке и вправду довольно быстро, с достоинством, друг за другом приближалась группа молодых мужчин в ничем не отличающейся ото всех одежде: джемпера, рубашки, брюки.
По сути понять то, что это бывшие офицеры российской империи 1917 года можно было только по выправке, аккуратности костюма, да по лицам… О, эти лица. И вправду, сейчас таких нет. И дело не в благородстве или мужественности, ни в достоинстве и силе. Нет, таких мужских лиц до сих пор хоть не много, но есть. Дело в чем-то неуловимом, скрывающемся в улыбке, в глазах, в движении бровей, в усмешке. «Порода», возможно лучшее определение. «Порода» лиц, не смешанных ни с кем, оставшихся чистыми, яркими, цельными. От этого зрелища захватывало дух и щемило сердце одновременно. Хотя к чему? Для меня это уже «дела давно минувших дней»… Или все же не так «глубока» эта «старина», и боль ее «преданий» еще сидит в тех, кто сам был из «них». Когда-то.
- Добрый день, Александра Андреевна! – Хорошо поставленный баритон первого подошедшего ласкал слух правильностью речи и манерой говорить.
- И Вам, Сергей Петрович! – Саша расплылась в самой счастливой улыбке: можно было не сомневаться, кто сейчас фаворит ее сердца и души. А именно, высокий молодой блондин с длинным, как говорят, аристократичным, носом, ясными голубыми глазами и тонкими немного пухлыми губами с аккуратными светло русыми усиками. – Кстати, знакомьтесь, моя подруга Александра Алексеевна Тычинская.
Саша, хихикнув, глянула на меня, опять лукаво улыбаясь. Названный же Сергеем Петровичем, наконец, приметив меня, только что прячущуюся за машиной, воодушевленно замер. Нет, натурально замер, благо, что рот открыть не позволило воспитание, а так состояние изумления точно читалось на красивом лице. Я сразу, грешным делом, подумала, что френч не спас положения, и мой внешний вид оставляет желать лучшего.
- Сергей Петрович, что с вами? – Ласково пожурила его Саша, немного нахмурив брови: неприятно, когда твой фаворит смотрит так одухотворённо на кого-то, кроме тебя. – Александра Алексеевна и так отказывалась сюда ехать, стеснялась и побаивалась вашего брата… И, поверьте, сейчас и вовсе вы ее испугаете и она спрячется в машине, закрывшись на все замки. И больше никогда не приедет.
Я говорила уже, что иногда ненавижу Павлинину? Нет? Так скажу сейчас, ибо так оно и есть. Есть моменты, в которые Саша не проявляет ни чуткости, ни внимания, ни правил хорошего тона. К тому же, именно сейчас я просто физически не могла ответить на ее сарказм и ощущала себя полной дурой. Однако, господин, которому я была представлена таким своеобразным образом, кажется, понял всю неловкость и своего поведения, и Сашиных реприз, поэтому улыбнувшись наиболее благодушно, произнёс радостной скороговоркой:
- Александра Алексеевна, разрешите представиться: Сергей Петрович Семерцев, старший лейтенант Императорского флота России! И вы «нашего брата» не бойтесь, мы …
- Сказал бы честно, Сергей Петрович, «бывший» старший лейтенант «бывшего» Императорского флота России. – Перебил его подошедший ровесник нашего собеседника с немного злым, но очень живым лицом, с длинным шрамом на щеке, с карими пытливыми немного тусклыми глазами, безусый и безбородый, меланхоличного и едкого нрава. – А то столько пафоса. Столько…
Повисла весьма неловкая, но ожидаемая пауза, в которой Саша не видела проблемы, Сергей Петрович поджал губы, но спускаться до хамства не желал, а подошедший, явно упивался тем, что задел товарища по несчастью. Я же кожей ощущала всю гадливость сложившейся ситуации: вот они, внутри коллективные разборки на тему рухнувшей жизни. Но казалось, ситуация просто могла пройти незамеченной, как наверное и много раз при Павлининой проходила. Однако, этого не случилось…
- Люди – бывшими не бывают. – Я поняла, что говорю уже, когда открыла рот: кто потянул меня за язык!? Но было уже поздно, сказав «А» нужно хотя бы закончить мысль. – Бывают или лишние, или вечные.
- И какие же мы? – Поинтересовался неприятный безусый господин, похожий на хорька, однако, в его взгляде я прочла скорее удивление, нежили пренебрежение. – Лишние или вечные?
- Главное, что вы не бывшие. – Усмехнулась я, глядя ему в глаза также откерыто. – А уж лишние ли, вечные ли…решать только вам.
- Получили Демьян Олегович? – Рассмеялась Саша. – Могли бы и представиться для начала, а не начинать с ворчания.
- А вот вы уже меня представили. – Презрительно усмехнулся Демьян…Олегович и вскинул голову неприятно, вызывающе. Сашу он не любил, однозначно, и, видимо, взаимно. – А имя вашей подруги я также расслышал. Думаю, согласно современным взглядам нормы приличия соблюдены?
- Нормы приличия не могут опираться на время, они либо живут в сознании человека, либо являются лишь маской его истиной сущности. – Я вздрогнула от неожиданной репризы подошедшего с противоположной от здания стороны, где начинались настоящие лесные заросли, человека.
Рядом с нами остановился высокий мужчина, средних лет, брюнет с карими, умными, но отрешенными глазами, неулыбчивыми тонкими губами, сжатыми почти в ниточку. Он, одетый очень строго, судя по всему в форму, флотскую, опираясь на длинную палку, немного прихрамывая, подошел к нам, скорее всего, оканчивая свой ежедневный моцион в лесу. У меня что-то внутри екнуло и оборвалось, всего один раз я встретилась с ним взглядом, зацепила равнодушный, но какой-то теплый, бархатный отблеск каких-то неясных мне чувств, и с усилием отвернулась. В его присутствии «хорек» сник, а Сергей Петрович как-то очень печально улыбнулся, подошедший Григорий Дмитриевич, рыжеволосый человек невысокого роста со смеющимися зелеными глазами и хитрой улыбкой, насмешливо покивал головой, а Саша лишь пожала плечами, судя по всему, вновь прибывший не был в числе ее фаворитов.
- Разрешите представиться, Михаил Иванович Игнатьев, Капитан Второго ранга. – Он кивнул, обращаясь ко мне, опять мимолетно перехватывая мой взгляд. Судя по всему, поздороваться «по форме» мешала травма, что ему немало досаждало.
- Александра Алексеевна Тычинская. Очень… очень приятно. – Весьма сложно держать лицо, когда испытываешь к собеседнику самой неясные чувства, топчущиеся между интересом и испугом. И когда форма общение кажется тебе пережитком, хоть и прекрасным, прошлого.
Меня вообще-то люди не пугают, кроме отчаянных психически больных индивидов. Но тут было просто смешение разнообразных ощущений и переживаний. От волнения к страху, от счастья, до ужаса, от стеснения, до развязности. Это было настолько несвойственно моей натуре, что пугало вполне натурально.
- Вот пришел Михаил Иванович и сразу повис туман строгости и норм приличия. – Рассмеялся рыжий. – Я тоже хочу Вам представиться, сударыня. Но не по уставу: меня зовут Григорий Дмитриевич Агинцев и я польщен встречей и пленен вашей красотой!
- Вы меня смущаете… - Я усмехнулась: вот с этим милым человеком не будет никаких проблем в общении, в отличие от предыдущих двух, поэтому я просто с акцентировала все внимание на нем, дабы держать себя в руках.
- И в мыслях не было!? – Лукавая улыбка поселилась на его губах.
- А меня вы очень расстраиваете… - Кокетливо заметила Саша, шутя, надувая губы. – И в наказанье берите книги!
- Ах, Сашенька, Вы ужасно ревнивы! Но это просто чудесно! – Он легко подхватил пакеты. Сергей и Демьян последовали его примеру. – Пойдемте чай пить!
- Я не думаю, что… - Начало было я, больше думая о том, что придется снять френч, чем, о чем либо еще.
- Прекрасная идея! К тому же у нас собой тортик! – Мой голос потонул в весьма громогласном выражении радости Павлининой, которая, схватив торт и, позабыв меня, устремилась за еще одним своим «мужчиной мечты». – Идемте скорее…
- Прошу вас… - Я опять вздрогнула от этого тихого, вежливого голоса и к своему ужасу, граничащему с радостью, обнаружила любезно предложенный мне локоть.
- Я… Спасибо… Удобно ли Вам?... То есть… вас это не затруднит, ведь вы… - Я запуталась в словах и прикусила язык: конечно, ему будет неудобно и, конечно, затруднит, но это не повод допускать бестактность. – Извините.
- Все в порядке. – Сдержанно кивнул Михаил Иванович. – Сейчас это практически не доставляет неудобств.
- Извините. – Повторила я, аккуратно взяла его под руку, ощутив под пальцами твердую ткань черного мундира, и мы медленно пошли к зданию санатория.
- За что же? – Мне показалось, он улыбнулся, хотя, может и показалось.
- За… - Я вздохнула, нет блеснуть интеллектом не выходит, может хоть не упасть в грязь лицом получится. – Не знаю… За неудобства, которых сейчас практически нет, наверное.
- Очень мудрено, Александра Алексеевна. – Вот теперь он точно улыбался, очень мягко, почти машинально.
- Есть немного.
Молчать, конечно, в такой ситуации крайне неловко. Однако и говорить нам пока было не о чем. То есть, фактически, я боялась задать любой вопрос, потому как совсем не понимала, что может обидеть моего спутника, а что нет. А мне казалось, что обидеть…тронуть его могли очень многие вещи. И как назло мы шли очень медленно то ли по причине его травмы, то ли по причине его представления о том, с какой скоростью должна ходить дама.
- Интересная реприза про «бывших». – Тихо заметил Михаил Иванович, видимо, тоже ощущая неловкость молчания. – Вы, правда, так считаете? Это же не дань просто моде?
- Моде? – Я не поняла его намека.
- Александра Андреевна любит часто повторять очень серьезные фразы. Такие, как «Страдание всегда сопутствует наслаждению» или «Человек живёт только в настоящее мгновение. Всё остальное или прошло уже, или, неизвестно, будет ли».
- Какие верные замечания. – Я невольно рассмеялась, так как приверженность моих современников к громким цитатам-лозунгам вещь знакомая, хоть и малоприятная. – И такие оригинальные!
- Возможно. – Он улыбнулся сдержанно. – Значит, это ваше мнение?
- Мое. По сути же оно верное. В любое время и в любом месте есть люди лишние, а есть те, кто крутит шар истории в будущее.
- И все? Иных типов людей не существует?
- Ну, это очень приблизительная схема. – Я немного покраснела: сложно говорить на такие сложные темы, когда тебе еще приходится слова подбирать и «базар фильтровать» от некоторых «паразитов» – Фактически, я хотела сказать, что есть изначально не способные прижиться в любом времени люди, это люди, которые или опережают своих современников, или остались в глубоком прошлом. И есть те, кто просто живут.
- И крутят «шар истории»? – Насмешливо уточнил мой собеседник.
- Вы жестокий человек. – Усмехнулась я, когда мы остановились на пороге. –Но я вам отвечу: да. Да, крутят, потому что все эти люди, которые просто живут и не имеют «великой цели» они есть такая же часть истории, как те, что имеют данную цель. Просто одни «вдохновители», вторые «реализаторы». И все самые замечательные цели воплощаются все равно массами, а вот, что вкладывают в сознание масс, и к чему приводя неверные установки вот это совершенно иная тема.
- Но совершенно ясно к чему это приводит… - Михаил Иванович не сдержал горечи в голосе. – Извините, что усомнился в искренности ваших слов.
- Бог с Вами. – Я махнула рукой и улыбнулась. – Я очень редко говорю что-то стоящее, по большей части одни глупости. Вот повезло сегодня, но вы лучше Сашеньку слушайте, она вам точнее объяснит правила жизни.
- Боюсь, мы, вряд ли сможем подискутировать с Александрой Андреевной, потому как давеча, на мою просьбу пояснить ее фразу про страдания и наслаждение, она ответила весьма точным отказом. И, кажется, не имела ни малейшего удовольствия продолжать беседу в частности… и в будущем.
- Что же именно ее так тронуло? – Любопытство мое всегда не знало границ.
- Думаю мой вопрос о том, какие «наслаждения» стоило искать жертвами «террора» во время тех «страданий», что наполняли их жизнь. – Он пожал плечами. – Кажется, ей показалось это сравнение неуместным.
- Вот оно как… - Я представила себе эту картину и сдержалась от того, чтобы рассмеяться.
Сдержалась я, видимо, не зря. Михаил Иванович даже не улыбнулся: скорее всего, эти громкие, но, по сути, пустые слова очень больно его ранили. Еще бы не ранить. Одно дело, когда мы комментируем «дела давно минувших дне», как пережиток истории, делаем акценты на верных шагах и фатальных ошибках. Совсем иное, когда приходится жить и быть участником, а также свидетелем этих фатальных ошибок. Могу только представить, что чувствовал этот человек, что он делал, какие принимал решения и о каком итоге жизни думал. Но даже теперь, при таком неприязненном отношении, Михаил Иванович воздержался и от досадливых реприз, и от едких комментариев относительно Павлининой: воспитание есть воспитание.
Однако, еще никто не отменял чтения между строк, да внимательного взора в глаза собеседнику, когда на миг пересечешься и тут же отведешь взгляд, потому что невыносимо. Даже без слов.
- Прошу меня извинить. - Наконец произнес он, смотря куда-то мимо, мне за спину. – Я не должен был…
- Да, ничего страшного. Не всегда выходит сдерживаться, а Александра Андреевна бывает крайне… нечуткой. – Я аккуратно подбирала слова: не хотелось прослыть невежей и грубиянкой. – Так что я просто сделаю вид, что ничего вы не говорили.
- Спасибо. – Он аккуратно кивнул, мельком взглянув на меня. Потом жестом предложил войти. – Прошу вас… нас, верно, уже ждут.
Внутри одного из дополнительных корпусов пансионата было светло и тихо. Это был малый «зеленый» корпус, о чем весело сообщала табличка у входа еще советских времен. Она же ввела в курс дела, относительно того, что помещалось в нем всего тридцать человек, что имелись мини-столовая, актовый да тренажёрный залы, зимний сад и сауна в подвале. Да, что еще можно ожидать от «Старой зорьки»? Вот и вся его инфраструктура, не беря в расчет семь номеров и холлы.
Вообще тишина была вполне обычная. Так бывало, кстати, в советское время, и в детских лагерях, во время тихого часа: абсолютная тишина. Но, в отличие от детских мест отдыха и оздоровления, тут было как-то нестерпимо трудно дышать. Может быть, это моя впечатлительность, может сила эмпатии, но факт оставался фактом: место было явно тяжелым, холодным, пропитанным какой-то обреченностью, неясностью, ожиданием…
- Вы тут…живете? – Я постарался как можно спокойнее и доброжелательнее задать этот нелепый вопрос, хотя в любой форме он звучал некрасиво и как-то излишне пошло. Как будто в сотый раз я хотела ему напомнить, где он и кем является, хотя я просто пыталась вести беседу и ничего личного.
- Разумеется. Живем. – Он кивнул, по лицу пробежала тень, он довольно резко перевел тему. – Прошу вас, прямо. В обеденный зал. Я… Я думаю, все уже гадают, где же мы потерялись.
Вышло грубовато, немного несдержанно, он сам понял это, попытался исправить репризой про «потерялись». Но я, к сожалению, не Саша Павлинина и прекрасно поняла, что мой вопрос его задел до глубины души и он просто не смог стерпеть и равнодушно сказать что-либо стандартное, классическое, вежливое.
- Извините, просто… - Я покраснела и прикусила губу: так неприятно допускать бестактности по отношению к любым людям, но, особенно, к порядочным и действительно страдающим. Сразу хочется провалиться под землю от стыда, и иметь возможность стереть память собеседнику, или себе. Или обоим.
- Не извиняйтесь, ваш интерес понятен. Право, и рассказывать не о чем. Мы тут на правах «временных постояльцев по состоянию здоровья», так записано в официальных документах. А по сути… по сути нам пока дано место, где мы никому не мешаем… и нам никто. – Опять возникшую резкость, он попытался сгладить, и опять вышло очень криво. – Санаторий работает в обычном режиме, нам лишь выделен этот корпус. Сейчас тихо, так как только закончился заезд ваших современников.Вы простите, мне сказать больше нечего по этому поводу. Если вам интересно, думаю, Александра Андреевна может вас просветить, ибо лучше меня знает все особенности. Насколько я могу понимать, ее организация была столь любезна, что нашла нам это место.
Михаил Иванович шел медленно, говорил тихо, однако, все же что то выдавало его бессильный гнев, смятение чувств и разрозненность мыслей. Мне показалось, что будь его воля, он бы уехал из этой богадельни в любом направлении, но почему-то не может. Осознанно или нет, но его дистанция от Саши, этого места, «наших современников» и меня ощущалась настолько сильно, что мне стало неловко и захотелось его побыстрее оставить в покое. Конечно, я не виновата в том, что произошло в далеком семнадцатом году, и в том, что происходит сейчас. Однако, я могла понять и горечь, и обиду, и неприятие всего, что его окружало. Тем неменее все это не снимало с него ответственности за сказанные слова. Хотя нет, это уже моя гордыня, которую стоит запихнуть в дальний ящик и забыть. Потому что людям в их положении можно многое простить.
- Нам сюда. – Он взялся за ручку двери, ведущей в столовую, потом вдруг передумал, остановился и посмотрел на меня. – Простите, Александра Алексеевна. Я понимаю, что вы не причастны ко всему тому, что произошло … тогда и все, что я сказал, вас, должно быть, обижает. Но простите мне мою неучтивость и ожесточение, я на самом деле слишком часто отвечаю на вопросы этой тематики и так и не смог… не смог смирится с происходящим. С произошедшим.
- Не стоит извиняться. – Я усмехнулась про себя: ну и беседа у нас два вечно извиняющихся, один еще и изящно грубящий. – Я нисколько не обижаюсь и, поверьте, могу вас понять.
- Вы уверены? – Усмешка на его губах ясно давала понять, насколько критично он относился к моей репризе.
- Уверена. – Я взяла ручку и повернула ее, руки дрожали.
Неясно мне было это, но его последних два слова возмутили меня неожиданно и много сильнее всех нелепостей вышесказанных. Я гордо подняла голову, холодно посмотрела ему в глаза и каким-то чужим, надменным, жестоким голосом отчеканила:
– Я ощущаю все это на уровне рода, на генетической памяти близких. Все это: страх, безысходность, ненужность, слабость.. Поверьте мне, моя семья многое пережила, не иммигрировав, пройдя через весь период советской власти, потеряв, проплакав, смирившись… Так что я могу понять, ЧТО вы чувствуете. Хотя не могу ощутить весь ужас, что вы прошли, физически.
Он обескураженно хлопал ресницами, в черных глазах боль сменялась неясным пониманием. Он вроде и силился что-то сказать, а вроде, как и потерял дар речи от неясных мне чувств. А я чертыхалась про себя, потому как не сдержалась от громких фраз, которыми, казалось, больше хотела задеть его, нежели донести какую-то правду. К тому же слезы жалости о несбывшемся опять подкатили к горлу, застряв отвратительным комком, поэтому я быстрее открыла дверь и улыбнулась сидящим и весело беседующим людям.
***
Вообще, мы с Сашей просидели у этих невольных переселенцев довольно долго, хотя я лично я покинула бы эту скромную обитель как можно быстрее. Ноя была ни одна, Сашу, казалось, не трогала не скудность стола, ни скромные, скромные одежды, ни изнуренные лица, на которых улыбки казались бликами прошлого. Казалось, эти люди еще помнили, что такое радоваться, и пытались всеми лицевыми мускулами изобразить это чувство, но выходило у них не очень. Их энтузиазм от встречи угас, довольно, быстро, Павлинина все чаще показывала форменную бестактность и пошлость, я пыталась смириться с тем, что вес идет так, как идет.
Что касается Михаила Ивановича, он в общей беседе не участвовал, чая не пил, к торту, хоть Саша (без всякого воодушевления) и предложила ему, не притронулся. Он сел недалеко от окна, так чтобы то ли я могла его видеть, то ли он меня, когда захочет, и молча наблюдал насгущавшимися сумерками, думая о чем-то своем. Он отстранился от всех и в прямом, и переносном смысле.
Я же, напротив, оказалась прямиком в гуще событий: между Сергеем Петровичем и Демьяном Олеговичем. Григорий Дмитриевич же сидел рядом с Сашей и всячески веселил ее какими-то забавными рассказами из своей юности, которые, впрочем, перемежались очень характерным молчанием и печальными взглядами. Павлинина же, слушая в пол уха,то и дело косилась на Сергея, который рассказывал мне почти на ухо, что то личное, из прошлого, что заставляло меня бросать на него сочувственные искренние взгляды и полные беспомощности, но желания ободрить слова иногда срывались с губ. А Демьян же наоборот очень мало говорил и все смотрел то на меня, то на Павлинину и как-то все улыбался своим мыслям, то ли сравнивал, то ли различал.
Слава богу, наш вечер все же кончился, и я превеликой радостью принялась собираться домой. Сергей вопреки всем правилам хорошего тона, принятых в его время, все же выпросил у меня номер мобильного телефона. Хотя, фактически,тогда мобильных не существовало, поэтому вопрос этики открыт. Ибо если его приравнивать к обычному телефону, что имелся в каждой адресной книге, или адресу, обретавшемуся там же, моветона обнаружено не было. Пиши и звони, сколько хочешь, однако, тебе не обязаны отвечать. Как говорится, все относительно.
Стоит отметить, что перед отъездом вышла у нас весьма милая беседа.
- Вам не кажется, что это уже лишнее? – Лукаво спросила я, когда Сергей Петрович уже на улице, удержал меня от быстрой посадки в машину. Саша буравила нас взглядом из-за стекла, тяжелыми таким, внимательным.
- Я вас обидел? – Он выглядел растерянным.
- Да, нет… Простоя не очень понимаю, зачем вам это нужно. – Я не хотела его обижать, но мне также совершенно не хотелось увлекаться «предметами старины», к тому же он, явно, нравился Павлининой, и выходило как-то не по-дружески. – И потом Александра Андреевна…
- …удивительная девушка, умная, добрая, красавица… - Как-то скомкано закончил он за меня.
- Но? – Я усмехнулась.
- Но… слишком энергичная и иногда довольно резкая. Мне бы не хотелось ставить вас в неловкое положение, однако, я все же вынужден вас просить. – Несмотря на явное смущение, он упорно добивался цели. Вот так мужчина…
- Но вы так и не ответили к чему вам мой номер. – Не сдавалась и я. – Не то, чтобы я была против, но просто пока не понимаю, как вы расцените мое согласие его вам оставить.
- А как вы желаете? – Сергей Петрович не улыбнулся в этот раз и как-то замер, не сводя с меня своих голубых, чистых глаз.
Он выделил это «желаете» и «вы», как будто намекая на что-то. Ах, какие «как будто», он аккуратно, но очень четко узнавал у меня, каково мое отношение ко всем тем знакам внимания, которыми он осыпал меня весь вечер. Все предельно ясно, молодой человек влюбился. А я… Я вот нет, как мне кажется, хотя от этого взгляда щемило сердце и перехватывало дыхание.
Внезапно его длинные пальцы, немного дрожа, коснулись моей руки. Это было удивительно. И немного жутко, как будто тебя касается кто-то с репродукций и фотокарточек прошлого. Как сложно было ради простой вежливости, ради сочувствия и сопереживания, не согласится и не подыграть этому удивительному, такому непонятному и чистому образу. Но я сдержалась и слабо улыбнувшись, накрыла ладонью, его замершую руку, и тихо произнесла:
- Сергей Петрович, я вам безумно благодарна за все теплые слова, за ваше доброе и искреннее сердце, за…
-Но? – Теперь перебил меня он и грустно усмехнулся.
- Но есть ряд причин, по которым свой номер я могу дать вам лишь, как другу. – Закончила ясамое трудное.
- Но это же чудесно. – Его лицо, конечно, не расцвело, из чего я сделал вывод, что кажется все же не дала ему ложную надежду. Но робкая улыбка на губах говорила о том, что он, кажется, пока не против и такого положения дел. – Вы не представляете… Нет… Вы оказываете мне неимоверную честь становясь моим другом. Спасибо, Александра Алексеевна!
С этими словами он нежно припал к моей руке и запомнив номер на слух, наконец, отпустил меня у заскучавшей и вконец расстроенной Александре.
Уже сидя в машине, я вспоминала эту сцену, добрые, влюбленные глаза Сережи, а также Демьяна Олеговича, поджавшего губы и наблюдающего за нами с крыльца, Григория Дмитриевича с улыбкой ожидающего друга, быстро темнеющий вечер и ощущение какой-то чистой печали. Михаил Иванович же не вышел нас проводить, сославшись на больную ногу, за что был уличен в невежестве Демьяном и в черствости Григорием. Мне было неприятно, конечно, потому что прощаясь, Михаил даже не взглянул на меня, ограничившись кивком и парой пустых фраз в никуда. Наверное, я все же обидела этого гордого, закрытого человека, но сделанного было не вернуть.
Саша молчала полдороги, видимо думая о своем, а потом вдруг внезапно спросила со свойственной ей внезапностью:
- Тебе нравится Сережа?
- Бог мой, нет! – Я ответила, не раздумывая, потому что он вправду не нравился мне в понимании Саши. – Он очень хороший, мне жаль то, что с ним случилось, но он мне не нравится.
- А ты ему понравилась. – Хмуро заметила Павлинина. – Не спорь.
- Я говорила, что мне не стоит сюда ехать? Или не говорила? – Я пожала плечами: все же такая банальная ситуация любовного треугольника, что не знаешь плакать или смеяться.
- Говорила. – Саша прикусила гууб6 сама меня затащила, между прочим.
- Ну, и что я могу для тебя сделать? - Я постучала пальцами по рулю.
Машина аккуратно шла полупустому, еще далекому от пробок пригорода шоссе. Солнце начало садиться, темнело быстро, я не любила ночные трассы, поэтому выжимала из моей крошки максимум и больше акцентировала внимание на дороге, нежели на страданиях подруги.
- Ты им всем понравилась. – Еще более мрачно заметила Саша. – Даже этому гордецу Игнатьеву.
- Понравилась? Конечно, я им понравилась, но как вежливый человек приятной наружности! А не в том смысле, на который намекаешь ты.
- Да, неужели?
- Да. И потом… Во-первых, я уверена, что это внимание – простая вежливость и плюс ко всему вид на новое лицо. А, во-вторых, уж кому-кому, а Михаилу Ивановичу, явно было все равно на мое присутствие или отсутствие. Ты же видела, что он сидел как можно дальше от нас и совсем ничего не говорил, как будто и не было его.
- Во-первых, я уверена, что это внимание – не простая это вежливость. – Как-то зло передразнила меня Павлинина. – Плюс ко всему, вежливость их я знаю, как выглядит. А, во-вторых, этот «унылый герой» вечно уходит, как только видит наших девочек вообще и меня в частности. А тут мало того, что проводил тебя, так еще и остался, да и место занял совершенно, ему не свойственное. Обычно, если удается его заманить на «чаепитие» кому-то из ребят, он в углу сидит самом дальнем, поджав губы с отсутствующим видом. А сегодня…
- …а сегодня он сидел с отсутствующим видом напротив окна, велика разница. – Перебивая ее, отшутилась я, но сердце глухо ударялось о ребра: неужто и вправду я ему понравилась. И почему это так волнует меня? Он же мне совсем не понравился?
- Ты шутишь, да? – Саша скептически посмотрев на меня поняла, что я не шучу и голосом усталой матроны продолжила. – Нет, я не шутишь. Я не понимаю, Тычинская, как можно быть настолько слепой!? Да, Мишка просто глаз с тебя не сводил! Конечно, он не Сережа, ему духа не хватит открыто в этом признаться, но и на свой лад он проявлялся…
- Боже мой, как?! Я ничего такого не заметила. – Я сделала самый пренебрежительный вид, новнутреннее обратилась в слух. В обращении «Мишка» было столько пренебрежения, что было неприятно. Почему мне неприятно именно «Мишка», а не «Сережа»? – Просвети, как проявляются такие…личности.
- По-разному. – Павлинина пожала плечами. – Этот господин глаз, по сути, украдкой с тебя не сводил, слушал все те глупости, что ты Сереже говорила, губки поджимал.
- Да, ну!? Он даже провожать нас не вышел! И там, в зале, прощаясь, в глаза не смотрел. И все о чем ты говоришь, может быть только простой учтивостью и интересом к теме разговора, не более. – Я отмахнулась. – Как только он терял этот интерес, он превращался в отстранённую статую…
- Ты, правда, не понимаешь, почему он так? – После некоторого молчания Саша провела пальцем по стеклу. – Правда?
- Правда, Саша. – Я уже сердилась на нее, на себя, даже на Михаила. – Я в упор не вижу знаков внимания.
- Ну он же видел, что ты понравилась Сергею. Вы смеялись, он был все время рядом и ты, как бы глаз с него не сводила. А потом еще он провожать нас пошел, и номер у тебя взял…и…
- При чем тут Сергей? – Я закатила глаза.
- Ну, видимо, Миша справедливо рассудил, что выбирая между ним: усталым, старым, надутым занудой и Сережей, весёлым, красивым молодцем, ты выберешь Сергея. Собственно, это очевидно.
- Ничего не очевидно. Конечно, с Сережей довольно легко, но мне кажется, что если бы такой человек, как Михаил Иванович, хотел проявиться, он бы мог обыграть юного героя твоего сердца. – Я улыбнулась: нет, не стоит верить в Сашины домыслы. Хотя было бы так приятно…
- Ключевое слово «хотел». – Кивнула Павлинина, неожиданно хихикнула, кажется, она раньше меня начала понимать причину моего интереса персоной Игнатьева, капитана второго ранга. – Он «не хотел». Он просто наблюдал. Ты мне лучше скажи, как ты это делаешь?
- Что? – Не поняла я ее резкого перехода. Хотелось еще о Мише поговорить.
- Ну, пришла вся такая в белом, и даже Демьян обходился без сальных шуточек и пошлостей. Я к тому, что они себя ТАК вели впервые. Обычно балаган, шум, смех… А тут прямо институт благородных девиц…мужей… на выезде.. Как тыэто делаешь?
- Ничего я не делаю. – Я пожала плечами: я не лукавила. – Просто, видимо, гены говорят свое. Признали родственную душу и обрадовались, думаю, пройдет.
- Никогда не думала, что скажу это, но научи меня с Сережей также вести, чтобы он за мной хвостом ходил… а не я за ним… - Внезапно попросила Саша, и только после этого я поняла насколько сильно ей понравился этот молодой офицер из прошлого.
- Между прочим, мы с Сергеем о тебе говорили. – Я улыбнулась, желая ее поддержать.
- И что?
- Он сказал, что ты удивительная девушка, умная, добрая и красивая. Но слишком энергичная и резкая. – Честно призналась я.
- Хм… Что он имел ввиду, интересно… - Призадумалась подруга.
- Судя по тому, что я наблюдала в санатории, тебя слишком много, а они в своем начале двадцатого не привыкли к такой женской активности.
- Ой, когда нужно было их устроить, решить проблемы, и выстроить хамоватый персонал не было противников «моей активности»! – Заметила Саша, надув губы, как будто это я виновата в происходящем.
- Да, но в образ идеальной девушки для них не укладывается то, что они видели в тебе. Ты, как современная дама, наравне с мужчинами тащишь лямку, а для них – это дикость.
- А сама-то? Административный директор!?
- Не важно, что и где я тяну или ты… Важно, чтобы они этого не видели. Для них тебе нужно быть не активной феминисткой, а трогательной тургеневской барышней. Сама же знаешь! Даже «наши» излишне активных не любят, что говорить про этих…
- Ну, допустим… Что еще?
- Ты извини, конечно, но иногда ты абсолютно не чуткая к чужой проблеме… В данном случае, их одиночества и ненужности в нашем мире. Тебе Гриша говорит что-то… А ты воспринимаешь это как шутку или просто историю… Для них же их память все, что осталось. Это великая ценность, которую они бережно хранят и показывают, дабы услышать слова сочувствия и добрые взгляды, а не вечно «Угу» и «Хи-хи».
- Какое сопереживание… - Усмехнулась Павлинина.
- Вот-вот… - Я была рада ее выпаду. – Именно об этом и говорю. Ты шутишь там, где им больно, и равнодушна там, где от ярости у них сжимает сердца. Если ты любишь Сережу, тебе надо переделать себя и стать более внимательной к чужой радости и горю…
- Хм… - Только и произнесла Саша и погрузилась в размышления.
Вот как всегда в этом мире: помощь нужна мне, а чужое счастье устраиваю я. Или я опять слишком много думаю? Думаю о том, что было, что есть… Какие они? Какой он?
Да, я все не могла выбросить из головы образ Михаила Ивановича. Закрытый, холодный, мощный, притягивающий. Харизма этого человека ощущалась на уровне энергетики даже сейчас, я представляю, каким он был тогда… в то время, где не было унижений, лишений и бесполезности себя.
А еще мне так хотелось надеется на верность Сашиных слов о том, что я понравилась ему. Кончено, относительно понимания поведениясовременников слова Павлининой можно принимать на веру, но не уверена, что это логично в случае с ним. За поведением капитана Игнатьева может скрываться простая вежливость и учтивость к человеку, как он понял своего круга. Как бы не были хороши или плохи Саша и ее подруги по добрым делам, но они все же, насколько я их помню, не имели дворянского происхождения. Наверное, это очень важно было для тех людей, того времени. Хотя временами мне кажется, что это важно и для меня, просто под веяньем времени я называю это снобизмом и стараюсь гнать подальше. Хотя общение с потомками разночинцев и рабочих почему-то не идет дальше шапочного знакомства и оканчивается полным непониманием. Выходит, все же гордыня, а всего лишь невозможность чисто человеческая воспринять иное сословие далекое от тебя по менталитету: им со мной также неприятно, как мне с ними неудобно. От жизни не уйти. Но я сейчас не об этом.
Михаил Иванович. Если он все же и в правду обратил на меня внимание не только по родовым причинам, но и по личным… Тогда почему не проявился? Как он не понял, что понравился мне больше Сергея? Как он вообще мог быть столь нечутким к тем взглядам, что я изредка на него бросала? Нет, если бы Саша была права, Миша бы как-то проявился. Ах, я уже стала забывать его черты. Как-то смутно все, смазано. Карие глаза… брови… какие у него брови? А нос? А губы?.. Ничего вот уже не помню, лишь неопределенный, нечёткий образ сжатого в какой-то комок, резкого, отрывисто и тихо говорящего человека. Нет в нем плавности, лишь крайнее напряжение, надрыв, неестественное спокойствие…
А вот Сережины глаза все чаще передо мной: голубые, чистые, влюблённые. Волосы у него светлые, непослушные, осанка гордая, пальцы длинные, изящные, голос бархатный обволакивающий… Зачем же я так? О нем… Нет, еще не хватало и в этого влюбится.
- Откуда они умеют пользоваться мобильными телефонами? – Прервала я Сашины размышления через какое-то время, потому стала замечать, что думать об них так долго и не отвлекаться от дороги становится все труднее.
- Я тебе больше скажу, они и компьютерами умеют пользоваться и вообще кретинизмом не страдают. Они же не гости каменного века, или эпохи покорения дикого запада. Вполне адекватное время уже было, механика, подводные лодки, автомобили, поезда. Ты будешь смеяться, но кнопочки они научились нажимать быстрее некоторых наших современников. – Засмеялась Саша, видимо внутренним воспоминаниям.
- Да… Видимо, воспитание и образование делают свое дело. – Я кивнула: вопрос глуп, конечно, нонадо было что-то сказать. – Забавно просто звучит… «смс от человека из прошлого».
- Обхохочешься. А ты знаешь, что у меня нет Сережиного номера? - Вдруг спросила подруга, и настроение ее стало совсем мрачным, как погода за окном: окончательно стемнело, мы въехали в город.
- Почему? – Я аккуратно сбавила скорость и перестроилась в средний ряд.
- Видимо, потому что я – «энергичная и резкая»?
- Он опасается, что забросаешь его смс… - Я улыбнулась, скорее всего, именно это Саша бы и сделала.
- Спорим, что он забросает тебя? И вообще, Саш, я не дура, я же вижу, что он меня сторонится, хоть и вежлив до невозможности. – Павлинина вздохнула. – Ничего, посмотри, что дальше будет…
- Может просто взять иной объект? Посмотри вот Григорий….
- Рыжик-то? Милый, но слишком не в моем духе… - Отмахнулась она.
- Но ты ему нравишься… - Я улыбнулась. – Вон как долго сегодня наедине беседовали.
- Так и он умудрился спросить про тебя. Кто ты и откуда, да когда снова приедешь. – Саша немного повысила голос, ей это было непривычно: привыкшую играть первую скрипку трогало то, что в этот раз она вышла на вторые роли.
- Чувствую, никогда… Иначе ты меня отравишь или побьешь. - Я рассмеялась. – Сашка, не злись!
- Не говори глупости. Просто мне неприятно, но это не повод, чтобы лишать их такого удовольствия…да и тебя тоже. – Отмахнулась Саша. – Кстати про «отравишь»: предлагаю сделать налёт на магазин и устроить поздний ужин с вином и дарами моря!
- Идею поддерживаю! Но скажу тебе, что не сильно велико мое удовольствие, дорогая. – Я улыбнулась. - Ты мне скажи лучше, от чего они лечатся и что с ними будет потом?
- Потом… не знаю, что будет потом. Об этом как-то неприятно думать всем сторонам, хотя это «потом» может наступить внезапно… Про «лечатся»… Ранения разные. Травмы. У твоего Миши сейчас повреждена нога, но не сильно. У Сережи и Демьяна было огнестрельное, у Гришы колотые раны. Вообще, это сейчас они такие красавцы, что было на первых порах – жуть! В первое время, помнишь зимой той, было страшно смотреть, и хорошо еще, что скорые как-то оперативно их подхватывали… Кровотечение слегка останавливал холод, хотя ко многим и они не успевали, но бывали и повреждения намного хуже… Хотя вот у Сергея была пули в легком, в ноге, в плече: долго кашлял кровью, все не заживало, сейчас уже легче, сама видела. Но он все еще бледен и ему нельзя заниматься тяжелыми физическим трудом, кровотечение может начаться вновь… У Демьяна ноги были изрешечены почти, да вывих руки. Он заново учился ходить почти. А вот Гришку заловили какие-то безумные «красные», резали его в прямом смысле слова, к нам он попал, когда начали скальп снимать, прости за подробности. Все они к нам попали, были сине буро малиновые, в синяках, крови, грязи, снегу…
- А Миша? – У меня что-то екнуло: я вспомнила, что творили в лихие годы агитаторы, уголовники и иные представители «красных сил».
- А он не «все»? Тот теще «красавец». Да еще говорил как-то странно… Не знаю. Им занималась Вика Савченко. Но вроде он попал в плен к «красным», которые не успели ничего сделать… или успели… Не знаю. В общем-то, ногу он повредил уже здесь: его машина сбила, а про его мытарства «там» мне не ведомо. Спроси у Вики.
- Спасибо, воздержусь. – Покачала я головой, но стала вспоминать, где у меня телефон Савченко и есть ли он вообще.
- Ну, как знаешь. Кстати, она, было время, за него радела. – Вспомнила что-то Саша. – Он к ней тоже неплохо относился, а потом… То ли они поссорились, то ли ей не до него стало. Не знаю. Как-то она быстро ото всей этой истории отказалась… Кстати да, его еще ранней зимой привезли в Питер откуда-то с восточной части. И он довольно много проводил времени в городе, с Викой, иногда без нее… То есть повреждения его не так серьезны были. Во всяком случае, физические…
- То есть он просто так шатался по городу и никто за ним не следил? Я слышала, что это было почти запрещено ради их же безопасности…
- Ой, не просто… Его Вика иногда в центр привозила, а потом забирала в условленном месте… Он-то город лучше Вики знает, я тебе скажу, его центр точно, так что бывало она плутала даже с картами, а он был вовремя на месте и ждал. Гулял он, помню Вичка говорила, в любую погоду, и в дождь, и в холод, и в метель, и в мороз… Наверное, стресс. Все силился понять, где он и что это за его родной-не родной город вокруг делает. Бедный…
- Все они бедные… а те кто «там» остался вдвойне беднее, я тебе скажу. Ну, да ладно не будем о грустном. – Я припарковалась на стоянке магазина. – Ну, что айда за вкусностями!
А мои мысли полка с интересом сбивались в кучку: значит, у него было у же тут общение; что же с ним такое, что до сих в больнице; как бы поспрашивать Вику, дабы не привлечь внимания; что за раны; почему он гулял…
- Да, пошли на штурм прилавков... – Саша потянулась и рассмеялась. – Одно тебе точно скажу: в следующий раз с тобой не поеду: не люблю конкуренцию.
С этими словами она машину покинула, а я потянулась к выключателю радио, что неназойливо звучало всю дорогу, но пока тянулась, нажала рукой кнопочки увеличения звука на руле и машину быстро наполнили звуки старой песни Меладзе… той самой:
-Не было смысла больше ждать И делить белый свет на правду и ложь.
Не было смысла вновь гадать: Каким ветром нас унесло.
И, вправду, не было. Неужели та встреча в пурге… Нет, невозможно. Так не бывает. Или бывает?
И все же теперь я чётко понимаю, что, не помня внешности его почти, я не могу забыть глаз: больших, карих, теплых, глубоких.
- Обернитесь, я здесь.
Неужели же…
-
-
07.06.2013 в 17:31-
-
10.06.2013 в 10:37